– Учитель должен уметь самостоятельно – что? И учителя хором сказали:
– Ду-умать!
Жалоба
Тюзовский спектакль про погибшего пионера-героя начинался скорбно-печально: старый партизан присаживался у могильного холмика с красной звездой, наливал из фронтовой фляжки, выпивал и, обращаясь в зрительный зал, говорил:
– Двенадцать лет ему было…
Немолодой актер, «партизанивший» в этом произведении искусства с незапамятных времен, с течением времени начал выпивать еще в гримерной: стрезва играть такое было совершенно невозможно. И дедушка Фрейд подстерег его. Однажды актер присел у могильного холмика на сцене, еще выпил и доверительно сообщил детям в зрительном зале:
– Двенадцать лет ебу мыло…
Шекспир отдыхает
Актерские оговорки вообще – материал для отдельной книги. Здесь, на посошок, только самое любимое.
Прошу представить: гастроли провинциального театра в Крыму, лето, последний спектакль, трезвых нет. Какая-то шекспировская хроника, финал, на сцене, как полагается, гора трупов… И вот, стоя над телом поверженного соперника, очередной цезарь говорит словами переводчицы Щепкиной-Куперник:
Но он этого не говорит, потому что забывает текст.
– Я должен был увидеть твой…
А что «твой»? А ничего. Пить надо меньше. Но актер, умница, успевает сориентироваться – и на ходу подбирает слово, близкое к «закату» по смыслу и подходящее по размеру.
– Я должен был увидеть твой… конец! – говорит он. И, уже чуя недоброе, вопрошает сам у себя:
– Иль дать тебе своим полюбоваться?
Легенда утверждает, что в этот момент мертвые ненадолго ожили и затряслись в последней агонии…
Неуважение
В Московской мэрии выдавали реестры на земельные наделы, выделенные под строительство. Объявили:
– Театральный Центр Мейерхольда!
Получать документы вышел человек с другой фамилией.
– Мог бы и сам прийти, – хмуро заметил вице-мэр Шанцев.
Позади прогресса
В середине девяностых я увидел ужаснувшую меня картину. По аэропорту с чемоданчиком в руке шел хорошо одетый господин и громко говорил, обращаясь в пространство:
– Я в Шереметьево! Через час лечу во Франкфурт, оттуда в Оттаву…
Никакого собеседника вблизи господина не наблюдалось, и я понял, что слежу за сумасшедшим. Всяко же бывает. Вот, думаю, человек тронулся от счастья, что скоро увидит Оттаву…
Человек продолжал на ходу оповещать пространство о своих планах на будущее – и прошло полминуты, прежде чем я увидел, что от уха говорящего под пальто тянется проводок.
Человек разговаривал по телефону – только и всего. А я, не подозревающий о существовании телефонной гарнитуры, крался за ним с выпученными глазами, готовый звать санитаров.
И кто, спрашивается, сумасшедший?
Не в курсе дела
Мой знакомец, экстремал, организовал тургруппу экстремалов из Швеции и Польши – и повез их по России. Не по Золотому кольцу, а непосредственно вдоль… И вот в районе Иркутска, на родных могилах, одного поляка сильно пробило на генетическую память. Вечером, крепко взяв на грудь, он надерзил своему российскому экскурсоводу – и пошел пить со шведами.
И стал жаловаться им на Россию.
– Они увозили наших предков сюда, в Сибирь, – говорил поляк, – они нас убивали…
Шведы с сочувствием выслушали всю историю до конца и спросили:
– Почему вы не позвонили в полицию?
Ленинградское шоссе
Старый советский адмирал, выйдя в отставку, с конца восьмидесятых жил почти безвыездно на своей подмосковной даче. И немного приотстал от городских реалий.
И вот однажды, выбравшись в кои-то веки на своей «Волге» в Москву (что-то надо было забрать из квартиры), едет он обратно в свою Фирсановку. И видит: на Ленинградском шоссе, у обочины, стоит девушка. Вроде не голосует; наверное, стесняется. А за окном «Волги» зима, и девушка, наверное, мерзнет…
Офицерская честь сдетонировала в старом адмирале, и он, притормозив, открыл дверь.
– Минет, – сказала девушка. – Двести рублей.
– А Минет – это до Зеленограда или после? – уточнил адмирал.
Богема
В закрытый клуб во втором часу ночи вошел широко известный в московской тусовке клипмейкер N. – и не один, а с девицей совершенно недвусмысленного вида. На девицу он не смотрел; она шла в метре за его плечом, как радиоуправляемый предмет.