Когда эдаким образом мне отрубили однажды «хвост» по самые уши, я потерял пиетет и возопил. Лев Юрьевич хладнокровно переждал авторскую истерику и поинтересовался:
– Фамилию твою набрали правильно?
– Да, – вынужден был признать я.
– Ну вот, – удовлетворенно произнес Новоженов. – Сегодня еще сто тысяч человек узнают, что ты есть. Скажи спасибо.
И я благодарил Новоженова и учился у него относиться ко всему философски… Но, кажется, так и не выучился.
Эстрада ждет
Насчет правильно набранной фамилии – Новоженов как в воду глядел.
Году эдак в восемьдесят четвертом случилось одно из первых моих выступлений: на окраине Москвы, в парке имени Дзержинского.
Дзержинского там как раз не хватало. Придя за кулисы, я обнаружил там пьяного в зюзю конферансье – москонцертовского детинушку в розовой рубахе. Детинушка явно нуждался в расстреле.
– Старик, – сказал он, когда я втолковал ему, что в числе прочих приглашен выступать. – Как тебя объявить?
Видя состояние товарища по эстраде, я печатными буквами написал в тетрадке свое имя и фамилию, выдрал лист и отдал его в нетрезвые руки. Конферансье прочел и сказал:
– Это мало.
– Нет-нет, – торопливо заметил я. – Совсем не мало. Больше ничего не надо!
– Старик! – ответил детинушка и, приобняв, обдал меня запахом, свойственным этой местности. – Ты не волнуйся, я тебя объявлю. Это моя работа – подать артиста публике…
И он меня подал.
– Выступает! – торжественно крикнул детинушка, как будто за кулисами ждал выхода как минимум Кобзон. – Лауреат премии журнала «Крокодил», лауреат «Клуба 12 стульев» «Литературной газеты», лауреат…
Минуты за полторы он напророчил все звания, которые мне предстояло получить в ближайшее десятилетие, и закончил:
– Виталий Шендрякевич!
Напутствие
Минимум раз в неделю в те годы я приходил в «МК» – и не только к Новоженову. Через пару дверей по тому же коридору в «Комсомольце» работал Александр Аронов.
Простенькая песенка «Если у вас нету тети…», мигом ушедшая в народ после выхода «Иронии судьбы», не сделала всенародно известным ее автора: он поразительным образом не умел – или не хотел – быть знаменитым. Поэзия Аронова – мощная, самобытная (как невозможно было ни с кем перепутать и самого Аронова: кряжистого, похожего на сильно выросшего тролля), – еще ждет своего часа. Хорошему стихотворению некуда торопиться, но – прочтите «Когда горело гетто…», прочтите «1956 год» и удивитесь, что вы прожили десятки лет, не зная ни этих стихов, ни фамилии их автора.
История, однако, не про стихи, а про вполне практическое напутствие, которое дал мне Аронов перед моей женитьбой (невеста обитала в том же редакционном коридоре).
– Жениться, – сказал он, – нужно один раз. Каждая следующая жена хуже предыдущей!
И блистательно развил этот тезис.
– Ей не можешь простить не только ее недостатков, но и отсутствия достоинств предыдущих жен…
«Не делайте этого…»
Однако и первая же моя свадьба чуть было не расстроилась уже в ЗАГСе.
Мы пришли подавать документы и сели заполнять бумажки в кабинете у какой-то государственной тети. Пока мы писали, тетя включила радио, и радио строго сказало:
– Не делайте этого, и скажите своим друзьям, чтобы этого не делали!
Наши руки дрогнули и замерли над заявлениями.
Через пару секунд выяснилось, что речь идет о разрушении муравейников.
Еще через минуту зловредное радио запело:
«Нам дворцов заманчивые своды
Не заменят никогда свобо-оды!»
Сцендвижение
Между тем – между первыми выступлениями, первыми публикациями, женитьбой и работой во Дворце пионеров – я начал преподавать в театральном институте предмет под туманным названием «сценическое движение».
Случилось все само собой и, как говорится, не было бы счастья… Из армии я вернулся в некондиционном виде: опухший от воды и капусты и забывший, что такое обычный кувырок через голову. Не имея в виду ничего, кроме физической реабилитации, я начал ходить на тренинг в Щукинское театральное училище – к родному со студийных времен Андрею Дрознину.
Тело в человеческое состояние возвращалось неохотно. Зато, что гораздо важнее, началась реабилитация психическая: я снова был при деле, при людях, при театре… Занятия Дрознина были интеллектуальным наслаждением. Его многочисленные ученики не дадут мне соврать: он гнул тела, постоянно атакуя мозги. Один из самых парадоксальных и штучных людей, которых послала мне щедрая судьба, Андрей Борисович всегда был немножко миссионером.