— Мне же вечером к бургомистру, — Кайлен недовольно скривился. Зимние торжества всегда представляли собой бесконечную череду приемов и визитов, начинавшихся в холмах за три дня до Солнцестояния, продолжавшихся среди людей, потом снова в холмах, потом как придется… Праздничного настроения, которое он по неведомой причине потерял вчера, все еще не было, а официальный визит к бургомистру, вместе со всеми лучшими людьми города, был самым нудным в его йольском списке. Если только там вдруг не находился какой-нибудь клиент с какой-нибудь работой. Или, на худой конец, какая-нибудь достаточно приятная светская красотка, жаждущая развлечений с одним из главных бабников Кронебурга, то есть, с Кайленом. — Хотя знаешь что, Ионел?.. Шел бы он у курац, этот бургомистр, напишу ему письмо с извинениями, мол, я в отъезде по срочному делу и почтить визитом никак не смогу… Что будет чистой правдой. Ты сам приехал?
— Не, с деревенскими, которые на праздничную ярмарку в город собрались.
— Вот и отлично, значит, возьмем самоходку. Осталось только уговорить на нее капитана Фаркаша, который новомодную технику терпеть не может… Надеюсь, он уже проснулся и бодр, в конце концов, он вчера намного меньше пил… вроде бы.
Ионел сейчас наверняка представил себе какую-нибудь праздничную встречу городской полиции, на которую позвали и Кайлена заодно. Поскольку Ионел не подписывал Пакт, о холмах и их жителях он не имел ни малейшего понятия. Хотя отчасти такую версию можно было бы счесть правдивой: на праздники в холмах собирался Надзор в полном составе, не только из Кронебурга, со всего Семиграда. Тоже своеобразная полиция, только надзирающая не за человеческими преступниками, а за Пактом.
Шандор Фаркаш очень ценил эту возможность увидеться, поговорить, поделиться опытом — и выпить, конечно, как без этого — с другими эйрами Надзора. Но всегда находился в сложном поиске той грани, за которой формальные ритуальные праздничные торжества перетекали в совершенно неформальную, хотя все еще ритуальную и праздничную, пьянку с оргией. И неизменно нужный момент упускал, а потом еще долго ругался на развратные традиции, которые царят что при зимнем, что при летнем дворе.
Кайлен даже пытался ему однажды объяснить, как именно действует магия плодородия у жителей холмов, про соответствующие ритуалы и про то, почему из-за этого все праздники в холмах в конечном счете выглядят именно так. Но помогло не очень. Видимо, потому, что объяснения Кайлена ничуть не убавляли поток любопытных женщин — вроде тех, что вчера Кайлена споили — жаждущих узнать, правду говорят про то, каковы волки в постели, или врут. А Шандор честно хранил супружескую верность, и его это откровенно бесило.
Как-то раз Кайлен пошутил, что местные холмы по этому поводу следует по-липовски называть «вуконеjебина»[1], и Фаркаш рычал на него добрую неделю, обзывая похабником. Зато шутка очень понравилась главе кронебуржского Надзора: Эйлин смеялась чуть ли не до слез. Что еще взять с чистокровной жительницы холмов из зимнего двора, в полной мере причастной к тамошним развратным традициям…
Что-то в потоке этих праздных мыслей Кайлена дернуло — будто там отыскался намек на то, почему он вчера сбежал домой и отчего у него пропало праздничное настроение. Но ухватить его за хвост он не успел.
— Вы прямо сейчас ехать собираетесь? — вырвал Кайлена из размышлений вопрос Ионела, заданный с большим сомнением. Видимо, его помощник не верил, что Кайлен в таком состоянии способен управлять самоходкой.
— Нет, после завтрака. — Кайлен вздохнул. — Если я буду столько пить и при этом не есть, Берта мне голову открутит и украсит ей йольское древо вместо звезды.
Аппетита у него совершенно не было, но он и сам понимал, что поесть нужно. А уж Берта, с ее суровой и неумолимой заботой о здоровье Кайлена, наверняка считала завтрак само собой разумеющимся. Он еще раз вздохнул и принялся неторопливо массировать пальцами виски: порошок достаточно подействовал, чтобы долечить остатки головной боли простым и незатейливым колдовством, на которое он прямо спросонья совершенно не был способен. А там, глядишь, и аппетит появится.
[1] «Вук» в переводе с сербского — «волк», «вукоjебина» — устойчивое выражение, аналог нашего «медвежий угол». Настолько глухое место, что там спариваются волки. «Вуконеjебина» — соответственно, наоборот, место, где волки не спариваются.