– Хорошо, постараюсь, если не уеду.
– В общем, бывай. А то очередь задерживаем, даже неудобно как-то, – Мэгги продолжает улыбаться, и Илья спешно хватает продукты из корзины, выходя из магазина, чувствуя, как у него горят уши.
– И кто это? Девочка, которая тебе нравилась? – Наполеон делает глоток из бутылки, ставя ее на приборную панель и опуская на глаза солнцезащитные очки.
– Нет, не совсем. Помогла мне один раз, – Илья вздыхает, откидываясь на спину и сжимая переносицу пальцами. – Потом перестали контактировать, но у нас были общие предметы несколько лет.
– Забавно, – Наполеон заводит машину, переспрашивая у Ильи адрес, и выезжает на дорогу.
Стереосистема барахлит, из-за чего звук то хрипит, то пропадает вовсе, пока Наполеон не бьет ее кулаком. Стереосистема издает предсмертный стон в виде начала рекламного объявления и замолкает, заставляя Наполеона негромко фыркнуть. А Илья думает о том, что, видимо, в своем блокноте ему придется дописать еще один пункт.
========== Пункт четвертый ==========
follow
С родным домом Илью связывают не самые приятные воспоминания. Со дня ухода отца все пошло наперекосяк. Мало того, что в школе начались еще большие придирки, так еще и мать перешла на алкоголь. То время запомнилось Илье одним из худших в его жизни. Вместе с алкоголем в доме стали появляться и другие мужчины. Вместе с другими мужчинами появилось и полноценное понятие того, что такое секс. Илья не помнил дней, когда он возвращался домой и не находил на полу пустые бутылки и чье-то белье. Илья не имел права осуждать ее. Он и не осуждал. Он молча запирался в своей комнате и пытался делать вид, что посторонних шумов не существует. Что не существует ничего, кроме письменного стола и учебников.
А потом появилась Кристен. За пару лет до отъезда Ильи. Мама рассказывала, что встретила ее в баре, открывшемся пару месяцев тому назад. Она была из Чикаго и, черт ее знает почему, решила приехать и начать петь в их захудалом городишке. Может быть, из-за отсутствия конкуренции. В любом случае, алкоголь постепенно исчез из родительского дома, как и посторонние мужчины. А тоска по отцу забылась вовсе. Вспоминал о нем разве только сам Илья, постоянно вертя на запястье его старые часы, которые приходилось регулярно заводить.
Илья не мог осуждать ни мать, ни тем более Кристен. Ему стало легче из-за того, что в их доме наконец-то воцарился покой, а мать нашла свое утешение. Но дурные воспоминания до сих пор преследовали его во снах.
Родительский дом изменился. Ветхий пол сменился новенькими деревянными досками, веранда стала шире, а сбоку пристроили еще одну, где висели два гамака. Илья открывает калитку, проходя по террасе, выстеленной гладкими камнями, и прикусывает нижнюю губу.
– А тут неплохо, – Наполеон держит в руках свою бутылку и коробку конфет, осматриваясь по сторонам. Ровно постриженный газон, аккуратные клумбы по бокам от дороги. И, кажется, за домом виден небольшой бассейн. – Я бы здесь жил.
Его родной дом преобразился. И, наверное, это было хорошо. Было хорошо то, что мать начала новую жизнь. По крайней мере, Илья мог за нее больше не переживать.
– Надо же, кто к нам приехал.
Илья поднимает голову и видит в окне мать, подпирающую щеку рукой и улыбающуюся. И ему на несколько секунд кажется, что он оказался в своем сне. Все слишком хорошо. И дом, появившийся, словно на картинке, и счастливая мать, которая улыбалась так, как не улыбалась уже много лет. У Ильи появляется ком в горле, и он спешно опускает взгляд, шмыгая носом.
Он даже не помнит, как переступает порог дома, когда на нем смыкаются щуплые женские руки. Он видит Кристен, все такую же худую и низенькую, настраивающую гитару, сидя за барной стойкой, установленной у стены. Дома сделан ремонт. Причем явно свежий. Новые обои, новый пол, новое все. И только он выглядит на фоне всего этого каким-то слишком устаревшим и не вписывающимся.
– Давно тебя не видели, – Илья кладет матери на плечо руку и кивает, закрывая глаза и справляясь с комом в горле, проглатывая его. Он отводит руку назад, забирая из пальцев Наполеона коробку конфет и протягивая ее женщине. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – голос у него хрипит. – Это вам.
– О, спасибо, мы как раз поставили чайник. Не стесняйтесь, заходите, – Илья стягивает с себя обувь, когда чувствует, как его запястье снова сжимают пальцы. Наполеон поднимает уголок рта, говоря одними губами: «Успокойся». Илья кивает, потирая запястьем глаза, и первый заходит на кухню.
– Привет, Кристен.
Женщина поднимает голову, коротко улыбнувшись ему, и откладывает гитару, спрыгивая на пол. Она едва достает Илье до грудной клетки, пожимая его руку.
– А кто твой спутник? – она смотрит ему через плечо, и Наполеон поднимает руку, поджав губы, стараясь приветливо улыбаться. Илья чувствует, что ему неуютно. И он понимает, почему тот ощущает себя лишним.
– Это Наполеон. Мы с ним недавно познакомились.
Кристен пожимает ладонь Наполеона, и Илья буквально чувствует, как тот хочет убежать. Оно и понятно. Одно дело, когда ты приходишь, чтобы удержать человека от агрессии, и совсем другое дело, когда ты понимаешь, что появился в чужой семье. И теперь Илья чувствует, что настала его очередь держать его за запястье.
Он чувствует, как у Наполеона бьется сердце, когда смыкает пальцы на его руке, прижимая пальцы к выступающей вене. «Все в порядке», – теперь его очередь это шептать.
Травяной чай немного успокаивает их обоих. Илья не уверен, что «Болеро» остались любимыми конфетами матери, но та молчит, улыбаясь и продолжая есть их вместе с чаем.
– Ну, как там твоя учеба? – на лице видны морщины. Не глубокие, но все же выдающие ее возраст.
– Нормально. Выучился на архитектора, как и планировал, – Илья подносит ко рту кружку и делает глоток, опустив взгляд.
– Наверняка устроился в престижную фирму, да? – голос Кристен все такой же приятный слуху, немного низкий и бархатный.
Илья кивает, не поднимая взгляд. Он не сомневается, что мать видит его насквозь и знает о том, что Илья врет. Но иначе не хочется. В доме, слишком идеальном для него, в семье, в которой всегда был и будет один неудачник, которому не хватает сил плыть против течения, он предпочтет притворяться нормальным. Тем, кем его хотят видеть.
– А ты как, Кристен? Все так же поешь? – он на секунду поднимает взгляд, глядя на женщину с крашенными рыжими волосами, собранными в пучок. Она задумчиво щелкает себя по подбородку (ее фирменный жест, который в свое время даже немного смущал Илью) и кивает.
– Да, пока взяла перерыв, но со следующего месяца снова начну.
– Крис теперь приглашают в другие города. И по радио иногда ее песни крутят, – Илья слышит гордость в голосе матери и невольно ощущает укол зависти. Гордиться Ильей было не за что. Никогда.
Он чувствует, как его запястья касаются пальцы под столом, и опускает взгляд. Наполеон прижимает свои пальцы тыльной стороной к запястью, тем самым успокаивая. Он видит, что Наполеон не вписывается не меньше него самого, и это заставляет зависть отступить назад.
– Ты бы хоть приезжал к нам чаще.
Илья кивает, ставя кружку на стол и поднимая на мать взгляд. Следы алкогольного запоя, запечатленные на ее лице столько лет, исчезли почти полностью. О них напоминают разве только большие мешки под глазами, плохо скрываемые тонким слоем пудры. Жидкие светлые волосы собраны в небольшой хвост сзади, а на ее ушах Илья замечает маленькие сережки, наверняка дорогие. И думает о том, что она этого заслуживает. Если он так ничего и не достиг в своей жизни, то хотя бы она должна прожить хорошо за них двоих.