Илья даже боится представить, что он узнает дальше. Почему вообще жизнь лепит из одного человека совершенно другого с возрастом.
С другой стороны, бывают и хорошие преобразования. Если верить Наполеону, он стал тем, кем и хотел. Может быть, и не во всем, но, по крайней мере, в его физической форме не сможет теперь усомниться никто.
Илья невольно усмехается, падая затылком на кровать. Хочется есть, а с самого утра в нем только яичница с беконом, купленная в столовой, да каша. Но вставать и идти куда-то слишком лень.
Илье кажется, что он снова слышит эту песню, игравшую в машине, лобовое стекло которой разрезали золотые лучи вечернего солнца: «О, детка-детка, не отпускай меня, не отпускай меня никогда…», а в сознание закрадывается запах мяты и едва уловимого одеколона Наполеона. И это успокаивает, это выветривает все неприятные мысли о детстве, о Джереми, о Хаггинсоне. О нем самом.
Илья думает о том, что очень хочет попробовать чай с мятой, и закрывает глаза, кладя сверху на лицо руку.
========== Пункт третий ==========
will
– Эй, я принес тебе немного еды из дома.
Илья поворачивает голову и смотрит на Наполеона, протягивающего ему контейнер и термос.
– Что? Я ни разу не видел, как ты ешь, так что тебе не помешает.
Илья опускает взгляд на контейнер и молча забирает его из рук Наполеона, ставя себе на колени, берет термос и открывает его, прижимая к носу, поднимает взгляд. Пахнет мятой. Илья осторожно пробует содержимое термоса, и его брови медленно поднимаются вверх. Чай – остывший, но запах мяты – стойкий. Илья невольно усмехается, вспоминая, как только вчера думал об этом. Забавно.
Кажется, это называют родством душ.
Илья открывает контейнер и видит в нем рис с мясом. Еще теплый. И отчего-то становится совсем хорошо. Илья невольно улыбается, поднимая взгляд на Наполеона, пожимающего плечами, мол, ничего особенного.
– Ты меня постоянно угощаешь кофе, а сам ничего не ешь. Вот я и подумал, что голодным тебе таскаться по гостям нечего. От этого, знаешь ли, думать начинаешь хуже.
Илья берет пластиковую ложку, лежащую сбоку в контейнере, и начинает есть, немного ссутулившись.
– Я думал, я угощаю тебя кофе за то, что ты подвозишь меня.
Наполеон только смеется, опираясь спиной о свое сиденье и рассматривая жующего Илью. Сегодня заметно прохладнее, но и Наполеон, и Илья сидят в той же одежде, что и день назад.
Илья расправляется со своим обедом меньше чем за пятнадцать минут и допивает чай минутами позже. Он не знает, готовил ли Наполеон все самостоятельно, купил ли в магазине или взял у родственников, но было вкусно. Действительно вкусно. По крайней мере, урчащий от скудного гостиничного завтра желудок понемногу утих.
– Спасибо, что угостил, – Илья вытирает губы и протягивает Наполеону контейнер и пустой термос. Наполеон коротко улыбается ему, беря все из рук и убирая вниз, за сиденье.
– Обращайся, голодающий, – он вытягивает руку и дергает какой-то рычаг у сиденья Ильи, заставляя его откинуться назад, легко ударившись затылком о заднее сиденье. Наполеон откидывает и свое, довольно улыбаясь и глядя на недоумевающего мужчину рядом. – После еды нужно отдохнуть. А твои странные люди никуда не убегут.
Илья отворачивает от Наполеона голову и неуверенно кивает. Все так. Все наверняка именно так. Его очередной пункт в списке никуда не денется.
Закрывая глаза, Илья тихо выдыхает. От чая в грудной клетке и животе тепло, а после вкусного мяса с рисом клонит в сон. Наполеона не волнует, что его машина стоит на школьном дворе, а если это не волнует его, то с чего должен волноваться Илья? Подумав об этом, он усмехается и ерзает, устраиваясь поудобнее.
Илье хорошо. Словно произошедшее за последние пару дней – его дурные сны. Прохладный ветер, дующий со стороны приоткрытого окна, оставляет после себя мурашки на руках и шее, а солнечный свет, все такой же теплый, касается открытых участков кожи через лобовое стекло. И спокойно. Так спокойно, как после прогулки по весеннему лугу. Пусть Илья и никогда не гулял по нему, он уверен, что ощущения наверняка схожие.
– Эй, – Наполеон почти шепчет, когда зовет его. – А что ты в детстве любил?
Илья на секунду приоткрыл глаза, но снова тут же их закрыл.
– Ну… Мне нравилась мистика, – нехотя начал он, почесав живот. – Не всякие там призраки, а что-то вроде городских легенд. Лохнесское чудовище было моим любимым. У меня даже игрушка была, представляешь? – Наполеон тихо смеется сбоку от него. – И отец, видимо, хотел сделать ребенка немного более счастливым, и придумал историю о том, что в нашем озере за лесом как раз и живет эта Несси. Даже нарисовал табличку, где была нарисована она, а сверху написал: «Здесь водится Настоящее лохнесское чудовище». И мы регулярно выбирались на озеро, заплывали на лодке на самую середину, и, пока отец рыбачил, я ждал, когда же оно появится. Но, конечно же, никакого чудовища в озере никогда и не было. И, наверное, я понимал это еще в том возрасте, но не хотел говорить отцу. В конце концов, это была еще одна возможность побыть с ним.
– А ты папенькин сынок? – голос Наполеона не звучит насмешливо. Скорее напротив, спокойно и даже мягко. Как если бы они сидели под одеялом со включенном лампой, будучи подростками, и шепотом делились секретами, пока в соседней комнате спали родители.
– Да нет, – Илья ведет плечом в сторону и поправляет задравшийся рукав футболки. – Я в принципе старался проводить больше времени с родителями. Друзей у меня как-то не было. Мама-то русская, я, получается, тоже наполовину. И когда мы переехали сюда, я ощущал себя не просто чужим, а с другой планеты. Представляешь, совсем маленький город, в котором все друг друга знают, и вдруг появляюсь я, приехавший из другой страны. И никому не важно, что моего отца знает все рыбачье содружество города. Важно то, что я, едва говорящий на английском языке, приехал из России и собираюсь учиться в той же школе, что и они все, питаться их едой. Я не знаю, может, мне просто не повезло?
Наполеон тихо вздыхает, и Илья чувствует, пальцы мужчины снова касаются его плеча. Илья слышит, как Наполеон ворочается, и приоткрывает глаза, глядя на него, повернувшегося лицом и подложившего одну руку себе под щеку.
– Это нормально, – его голос успокаивает, заставляя Илью закрыть глаза снова. – К чужакам так относятся. Особенно в маленьком городе. Не везде, конечно, так, но чаще всего.
Илья кивает, тихо вздыхая, когда рука Наполеона снова исчезает с его.
– А я в детстве любил динозавров. Знал их всех наизусть и думал, что однажды найду кости динозавра, которого не находил еще никто. Получу премию и стану известным на весь мир ученым, – Илья слышит, что даже по голосу Наполеон улыбается. – У меня даже обои были с динозаврами. И пижама, кстати, тоже. Представляешь? Моя мама тогда неплохо зарабатывала и регулярно водила меня в магазин игрушек, после которого я всегда выходил с новым динозавриком. Иногда она даже перешивала их, когда я говорил, что у них неправильно расположены глаза или слишком длинный хвост. Отец привозил из заграницы книги о них. Есть даже одна, кстати, из Бразилии, цветная такая, красивая. Правда я ни слова не понимал, что в ней написано, и просто рассматривал картинки. Было здорово, знаешь, – Илья вздрагивает, когда его волос касаются чужие пальцы и исчезают через несколько секунд. – А потом я вырос. И понял, что диплодоку лучше оставаться всего лишь картинкой. Потому что археологом я стать не решился и не стал бы его искать.