Павлов, рассмеявшись, пропустил Катьку в салон, и та сама, без приказа, устроилась у перегородки. Там были места для откидных сидений, как раз улечься рыжику.
Пришлось опять нести ахинею про декамуфляж. Впрочем, идею Павлов счел разумной, запомнил и отложил на потом. Ее просто нужно было грамотно обосновать.
– Широко мыслишь, дорогуша, – оценил Бондарчук. – Далеко глядишь. Полицейский вариант, м-да… Если министр об окраске спросит, ты что-нибудь поумнее соври, ладно?
– Хорошо, я скажу, что это гражданка, – предложил Павлов.
– Какая?! Вообще дурак? Не смей и думать! Изделие только с испытаний пришло, а они, видите ли, уже гражданскую версию готовят… Знаешь, дорогуша, меня терзают сомнения. Может, пока не поздно, вернуть твою зверушку обратно в клетку, а?
– Она тебе не нравится? – удивился Павлов. Ему даже не пришлось играть, он изобразил на лице недоумение вполне искренне.
Генерал посмотрел на Катьку и впал в глубокую задумчивость. Завлаб подался вперед и начальственно постучал по черной шторе.
Машина поехала. Катька хотела глядеть в окно, но сдерживалась, а генерал, судя по выражению лица, боролся с желанием задушить кошку в объятьях. «Волга» затормозила у будки КПП.
Бондарчук достал удостоверение. Въехать на территорию института было довольно просто, выехать без приключений – нереально. Даже Шаронов бросал машину на внешней стоянке. Однажды его угораздило охранникам нахамить, а те в ответ повысили бдительность, развинтили ему полмашины и ножовкой распилили насос на предмет изыскания в цилиндре краденых секретов. Шаронов убежал жаловаться, а когда вернулся с замом по режиму, КПП был весь в пене – огнетушитель попробовали распилить тоже. Поскольку обошлось без жертв, зам по режиму засчитал ничью и предложил конфликтующим мировую («Согласитесь, доктор, что все хороши – и они кретины, и вы, простите, идиот…»), а Шаронов с тех пор «Мерседес» оставлял за воротами и до «псарни» шел пешком.
Конечно, министерскую «Волгу» на КПП потрошить не осмелились, только заглянули в багажник и салон. Катька и тут произвела сильное впечатление, но Бондарчук ревниво взрыкнул на любопытствующих и посоветовал им нести службу. Ворота открылись. Павлов достал из кармана «дистанционку».
– Значит, так. Это стандартный кликер для полосатика, ты его знаешь, но я все равно обязан тебя проинструктировать. Гляди. Настоящая важная кнопка – красная, остальное все блеф. На кнопке предохранитель от случайного нажатия. Сдвигается так. Теперь задвигается. Держи. Нажми вот эту желтенькую с ухом, подай команду «внимание на меня». Катерина тебя помнит, но ей не вредно будет.
Бондарчук осторожно придавил желтую кнопку с пиктограммой «ухо».
Пульт издал короткий щелчок, не очень приятный для слуха, совершенно искусственный, вымученный, будто кто-то очень постарался изобразить на синтезаторе звук абсолютно неземной природы.
Катька с непередаваемой кошачьей грацией – стремительно, но в то же время плавно – обернулась к генералу.
– И? – спросил Бондарчук таким же подсевшим, как недавно у водителя, голосом. Только генерал – видно было – не с перепугу осип.
– И! – передразнил завлаб, вынимая у него из руки пульт. – Чеши за ушами, пока разрешаю!
Уговаривать генерала не пришлось.
– Как же она тащится, зараза… – приговаривал Бондарчук. – Как вкусно у нее это получается!
Павлов не стал объяснять, что от его собственных прикосновений Катька просто впадает в нирвану. Оказался занят – под шумок менял пульты. Институтские всегда так делали на показах, надеясь защитить своих подопечных от зряшной блокировки. Начали, не сговариваясь, после того, как один высокий чин, развлекаясь, несколько раз кряду нажал ту самую «настоящую важную кнопку», и пару изделий просто не удалось вывести из ступора. А уж сегодня дотошный завлаб хотел исключить любую случайность, даже самую нелепую. И каким бы милым и интеллектуальным ни старался выглядеть генерал-майор Бондарчук, его не «держали почти за своего» в НИИПБ, что бы куратор себе ни воображал на этот счет.
С этим парадоксом частенько сталкиваются люди, отдавшие жизнь «оборонке», как в погонах, так и без. Гражданский с военным могут вместе срубить дерево, разрушить дом и отвратительно воспитать сыновей, но все равно каждая сторона подсознательно считает другую чуточку недоделанной, а потому требующей присмотра и не заслуживающей полного доверия.
– Павлов, а Павлов, – позвал Бондарчук. – Хочу, дай!
– На, – завлаб протянул генералу неисправный кликер.