Так из христианской монастырской аскезы родился индустриал-аскетизм (когда себе жалко всего, а производству - ничего), а из индустриал-аскетизма, из многовекового накопительства, из многовекового превышения выработанно над потребленным - современный индустриальный мир. Была преодолена многотысячелетняя нищета человеческого рода, осуществлено кардинальное преобразование природы. Этого не могло бы осуществиться, если бы не присущая индустриал-аскетизму способность к долгосрочной перспективе мышления.
Явление индустриального мира с его потребительским изобилием - дело, мягко говоря,нетипичное. Нигде на планете оно не только не произошло само по себе, но и, как ни парадоксально, далеко не везде прижилось, даже будучи привезенным в готовом виде из Европы. Например, в Японии прижилось, а в Африке - очевидным образом нет.
Две ветви христианства породили два типа индустриализиа. Первая - протестантская и отчасти католическая - европейский индустриализм: «молись и работай» под страхом ада. Вторая - русская концепция «страны-фабрики», в которой «все для фронта, все для победы!». Здесь тоже логика рая и ада: «или научимся делать эти предметы, или нас сомнут».
Русский, в последствии советский, но в основе своей все равно русский и дореволюционный индустриал-милитаризм, естественно, дискомфортен, потому что разрешает для нужд обороны делать с человеком все, что угодно. Не менее дискомфортен и западный индустриализм, в котором тоже разрешено делать с человеком все, что угодно, но уже не для нужд обороны, а для главной цели: обогащения. Хотя оба типа индустриализма обладают равной степенью дискомфортности, но в ареалах своего возникновения они воспринимаются, как естественные. Другое дело - если один из индустриализмов попытается пересадить себя в традиционный ареал обитания своего брата.
Тут начнется вой и стон, потому что как западный человек отказывается резать себя на кусочки ради нужд непонятной ему обороны, так и русский человек отказывается резать себя в лоскуты ради тоже непонятной ему цели наращивания нолей на банковском счете.
Но так или иначе СССР и США, например, были все равно технократическими близнецами, потому что как кальвинизм в широком смысле, так и империализм в широком смысле производят индустрию, а более её никто породить не в состоянии. Принять со стороны - может быть, а породить из недр своих - извините, не получается.
В этом нет ничего удивительного. Жесткая аскеза (уже не важно, для обороны она или для бронирования места в кальвинистском раю) любому человеку тяжела, любому претит, любому кажется бременем. Никакая лошадь не любит седла, никакой вол не любит ярма; но лошади и волы делятся на тех, кто ПРИВЫК тащить седло и ярмо, и тех, кто НЕ ПРИВЫК, для кого это противоестественное, дикое издевательство над природой.
А без седла не будет и победы, без ярма - урожая. Будут традиционалистские нищета, беспомощность, ужатость во всем. Чем выше жажда немеделенно потреблять все доступные блага, тем ниже падает возможность добывать блага для человека. Чтобы справиться с современной индустрией, человеку нужно отсидеть 10 лет в средней школе, 5-6 лет в ВУЗе, да ещё, желательно, года 3-4 в аспирантуре. Пол жизни выпадает на тяжелый, преисполненный самоограничениями подготовительный период! Безусловно, на дискотеке с девочками эти годы провести было бы приятнее...
Индустриализм дискомфортен и в каком-то смысле даже противоестественен. Он препятствует всему животному в человеке, противостоит животной и звериной стороне природы человека. Даже простой грамоте научиться (для индустрии дело острой необходимости) - тяжелый крест для человека. Для средневековья не редкостью были даже неграмотные короли. В Англии королевские автографы появляются только с XVIII века (нужды индустриализации заставили), а женские автографы королевской семьи - ещё на век позже. В 60-х годах XIX века в Испании из 72 тыс. муниципальных советников 12,5 тысячи официально числились безграмотными. Из них не владели чтением и письмом 422 мэра испанских городов.
Следует понимать, что ЕСТЕСТВЕННОЙ является именно всеобщая неграмотность, тогда как всеобщая грамотность есть плод достаточно жесткого насилия над биологической природой человека, стремящейся к наслаждениям и убегающей от скуки и напряжения.
Но индустриализм потребовал далеко не только всеобщей грамотности и хорошего общего образования. Это было бы пол беды! Индустриализм потребовал вместо хорошего общего образования (широкой культуры, когда знаешь о многом понемногу) узкого, частного, но при этом глубокого технического образования.
Человек неизменен, что доказали опыты этнографов и атропологов, помещавших мальчиков из наиболее отсталых общин в классы суперсовременных школ. Человек не растет и не меняется, и потому не может быть умнее своих предков. Чтобы стать в чем-то умнее своих предков, ему приходится стать в чем-то другом глупее их, по принципу «тришкина кафтана»: срезаем полы, чтобы подшить локти.
Чем выше поднимался столбик человеческого знания, тем тоньше он становился, тем уже оказывалось его основание. Индустриализм потребовал образованных людей? Это только половина правды. Индустриализм потребовал специфически образованных людей, он потребовал особой конфигурации интеграционных процессов в обществе и производстве...
Не бытовой комфорт породил индустриализм. Индустриализм породил бытовой комфорт современности, но сам родился от аскетизма.Известно, что наилучшее - враг хорошего. Образно выражаясь, индустриализм противопоставил хорошему фанатическую веру в наилучшее.
Постоянная тенденция РАЗВИТИЯ техносферы - УСЛОЖНЕНИЕ. Этот постоянный процесс не имеет четко определенного начала и лишен какого-то строго обозначенного предела. В науке про такое говорят -перманентныйпроцесс. Усложнение имеет три стороны - его комплектуют процессы нарастания точности измерений, нарастание определенности гарантий и нарастание экономности отлаженного действия.
Отделить их друг от друга сложно. Они - просто разные аспекты одного явления. Точность измерений касается и проблем ценообразования: когда ремесленник отливал уникальные топоры на глазок, или когда на современном рулоне туалетной бумаги пишут «длина 70 м + 2 м», то и цена может быть свободной. Понятно, что рулон, длину полотна которого сами изготовители не знают (разлет - четыре метра!) может быть на два рубля дороже или дешевле.
Но если точность измерений микронная, то плавающая цена - анахронизм. Получается - экономисты не поспевают за технологами. Технолог гарантирует микронную точность детали, а экономист приблизительно, на глазок ставит цену на ЭТУ ЖЕ САМУЮ деталь. Технолог гарантирует год, два, пять лет бесперебойной работы точного механизма - а экономист рискнет ГАРАНТИРОВАТЬ неизменность цены этого же самого механизма на пять лет вперед?!
Рыночная теория, либеральный «экономикс» - не сказка и не миф, конечно. Они рождались из реалий своего времени, из ТЕХ реалий, которые НА ТОТ ПЕРИОД адекватно отражали. Фабрика мира во Флоренции XV, Голландии XVI, Англии XVII веков от Р.Х. - породили теорию «Лессе пассе, лессе фэр» (т.е. «предоставьте делать, предоставьте идти» - лозунг французских буржуазных экономистов). Рыночная теория, либеральный «экономикс», архаичные сегодня, вчера были вполне дееспособны. Они рождались из цехового позднесредневекового производства, в котором коммерческая тайна была естественным продолжением цеховой тайны производства, для которого мир казался бесконечным, сырьё - неисчерпаемым и пр. Цеха Флоренции, мануфактуры Англии просто не могли вообразить себе ситуации, когда планета окажется маленькой, ресурсы - исчерпаемыми, а произведенное некуда будет девать, продукция сложного производства станет ЛИШНЕЙ.
Для молодого «экономикса» стояла одна задача - производить больше и качественнее. При этом вопросы сырьевой обеспеченности самой материей, плотью бытия и вопросы сбыта не разработаны и в принципе не могут быть разработаны в западном «экономиксе», лучшие годы которого прошли в позднем средневековье.