В первом действии (трагедии Маяковского) по бокам сцены висели сукна, а между ними в глубине нарисованный Школьником и Филоновым огромный плакат, на котором представлен город с улицами, экипажами, трамваями, людьми. Всё это должно было изображать переполох, произведенный в современном мире появлением в нём футуристов. В первом действии сам Маяковский стоял посередине на возвышении в жёлтой кофте, с папиросой в зубах, и говорил:
Во втором действии декорации должны были изображать Ледовитый океан. На скале сидит Маяковский, у него на голове – лавровый венок. Входят три измазанные какой-то краской женщины, каждая из них несёт по пушечному ядру – это слезы, которые льются на Вл. Маяковского. Герой берёт каждую слезу, бережно заворачивает в газетную бумагу и укладывает в чемодан. Затем, напялив шляпу, говорит:
Во время обоих действий публика неистово свистала, шумела, кричала; слышались реплики: «Маяковский дурак, идиот, сумасшедший!»
В ответ на все эти крики со сцены несколько раз довольно внятно отвечали: «Сами дураки». Таков был футуристический театр русской формации 1913 г.10
Разберём эту рецензию по частям. Начнем с конца. Никто никогда не слыхал от Маяковского таких тупых и охотнорядских острот, какие ему здесь приписываются («сами дураки!»). Да и в тексте пьесы их нет и не могло быть. А попробовали бы футуристы сказать что-нибудь сверх цензурного – полиция только этого и ждала! На наших спектаклях за сценой всё время присутствовал пристав с экземпляром пьесы и, водя пальцем по «страшному» тексту, следил за спектаклем. Так «внимательны» были к нам «предержащие власти».
Дальше – Маяковский цитируется у Волкова как некий никому не известный, скажем, древнекитайский поэт. Цитаты из «Трагедии» издевательски искажены. Это особенно дико со стороны дорогого, художественного издательства «Academia». Как будто нельзя было проверить текст Маяковского, изданный ещё в 1914 г. и потом несколько раз без изменений перепечатанный!
Сверх всего этого – конец пьесы выдается за начало её.
Короче сказать, это описание спектакля – сплошная и злостная передержка. Приводят несколько ругательных криков из публики и выдуманные реплики футуристов, а затем подытоживают:
– Таков был футуристический театр 1913 г.!
Гораздо вернее будет сказать: такова сплетня о нём, печатаемая даже в наше время. Испуганный обыватель увидел нечто ему непонятное («измазанные какой-то краской женщины» – какой же именно? Неужто зритель был слепой? Или он не знает, что на сцене всегда подмазаны какой-нибудь краской? А у футуристов это было значительно резче и ярче, так что в цвете мог бы разобраться и ребёнок!), затем выдумал 2–3 скандальчика – и вот отчёт о спектакле готов!..
Кажется, не было тогда листка, который как-нибудь по-своему не откликнулся бы на наш спектакль. Это была беспросветная ругань, дикая, чуть ли не площадная, обнаружившая всё убожество её авторов.11
«Новое время» от з декабря 1913 г. (№ 13553) в отделе «Театр и музыка» поместило следующую «рецензию»:
«На – брр!.. Гле! – брр… Цы! брррр
Это на языке футуристов, они меня поймут. Публика, надеюсь, тоже. П. К-ди».
Т. е.: На-гле-цы! брр! – больше ничего не мог выговорить задыхавшийся от злобы рецензент.
В газете «Свет» от 4 декабря 1913 г. (№ 318) был «отзыв» под заглавием:
Знаете ли вы общество бездарных художников дикого направления, в уме поврежденных людей? О нет, вы ещё не знаете их! Это – футуристы, образовавшие «Союз молодёжи». Их «художественная» (!) выставка картин (?), к счастию, почти не посещаемая публикой, вызвала в печати достойное осуждение, порицание и презрение.
Футуристы пожелали заявить себя драматургами, декораторами и артистами. Решено – сделано. В гостеприимном театре веселого жанра 2 декабря состоялся лжеспектакль общества лжехудожников, под обидной для настоящих молодых художников фирмой «Союз молодёжи».
Давали так называемую футуристами трагедию «Владимир Маяковский». Лжепьесе предшествовал якобы пролог, в котором автор (некто в сером) вопиял гласом великим о том, о сем, а больше ни о чём. Весь эффект пролога-монолога заключался в том, что из набора слов, разухабистых выражений, сравнений публика не могла понять смысла речи. Его и не было.