Поэт уверен в торжестве пролетарского дела:
В настоящее время (как и все десять лет своего пребывания в Америке) Д. Бурлюк работает журналистом в русских газетах советской ориентации.
О моей скромной работе в коммунистической печати (Баку 1920-21 – первые годы соввласти Азербайджана) рассказано в автобиографии (см. «15 лет русского футуризма»)33.
Так, выступавшие в годы общественного подъема, шли будетляне в ногу с эпохой к Октябрю, так приняли Октябрь, так жили с массами на октябрьских улицах.
Борьбу с пережитками старого искусства пришлось вести еще и Лефу. Она не кончена и теперь. Но годы социалистического строительства дали новое, огромное и положительное содержание поэзии будетлян. Они органически влились в многомиллионную армию борцов за небывалый общественный строй и остаются активнейшим отрядом советской литературы.
Конец Хлебникова*
Художница М. С.1 рассказывает:
– Было это примерно в 1918-19 гг. у нас на даче под Харьковом. Хлебников, бездельничая, валялся на кровати и хитро улыбался.
– Я самый ленивый человек на свете! – заметил он и свернулся калачиком. Было тихо, уютно.
– Витюша, вы лежите как маленький ребенок. Хотите – я вас спеленаю?
– Да, это будет хорошо! – пропищал Хлебников.
М. С. спеленала его простыней, одеялами и связала несколькими полотенцами.
Хлебников лежал и наслаждался.
М. С. всунула ему в рот конфетку.
– Витя, вам хорошо?
– Да, очень хорошо! (Все это тихим, пискливым голосом.)
И в полном блаженстве Хлебников пролежал так несколько часов…
Пусть это выдумано, но выдумано хорошо!
Шаржировано положение, в котором мог очутиться Хлебников и в котором трудно представить, например, Маяковского.
Если в жизни и в поэзии Маяковский спец по грубости, громыханию, громким «булыжным» словам, то В. Хлебников – мастер нежности, шепота и влажных звуков.
Маяковский мужественность – город – завод. Хлебников женственность – деревня – степь.
Конечно, футуризм вытравлял из Хлебникова излишнюю деревенщину, но природные черты его проглядывали во многом.
Когда Маяковский разнеживался или исходил любовной томностью, он впадал в стихию Хлебникова.
И не из его ли словообразований эти пришепетывания и слезные токи влюбленного Голиафа:
И не слышатся ли «увлажненные» слова Хлебникова в таких строчках Маяковского:
Сравнить у Хлебникова (из ранних стихов):
И из позднейших:
Несмотря на значительную разницу в характерах, Хлебникова и Маяковского объединяло то, что в них было много дикарского и жизнь обоих сложилась трагично.
Оба были силачами и работягами до изнеможения. Надеясь на свои силы, не считались с действительностью эти надорвавшиеся великаны.
Хлебников так рассчитывал на свою всевыносливость, что ночевал на снегу в лесу. Звериный инстинкт его часто выручал – Велимир в него верил и не любил докторов, не любил лечиться. Вообще сторонился культурного и городского: всю жизнь относился враждебно к телефону, спать предпочитал на соломе или на голом тюфяке, а простыни сбрасывал на пол.
Как любил и знал звериный быт Хлебников – слишком общеизвестно. Его «Зверинец» (1909 г.), «Мудрость в силке», «Вила и леший» (1913 г.) – это образцовые поэмы лесной и звериной жизни.
В последние годы им написана звериная Илиада – трудно определить иначе этот величаво-жуткий эпос.
Вот чисто гомеровский отрывок из стихотворения «Голод».