А ведь у Маяковского:
Смешать жизнерадостно идущего с лежащим в гробу покойником не трудно, если дело представляется таким образом: «Хоть ты умер на 15 лет позже, но для меня ты „кончился“ 22-х лет – т. е. в эпоху „Облака в штанах“».
И далее Пастернак утверждает, что подлинная энергия и активность Маяковского были именно в его выстреле,
т. е., осуждая в Маяковском его лучшее, Пастернак защищает и превозносит худшее, и минутную слабость, провал – возводит в завершительный удар, благодаря которому Маяковский «одним прыжком достиг разряда преданий молодых» – попал в легенду (в славу?). Неужели слава, по мнению Пастернака, пришла к Маяковскому лишь после нежданной-негаданной смерти, которой он и останется в памяти масс? А работы? А «Все, сочиненное Маяковским»? А «сто томов партийных книжек»?
А все эти факты ни в каких охранных грамотах не нуждаются, и Маяковский не заботился о таких защитных удостоверениях.
В другом положении находятся современные поэты из числа тех, кого «телегою проекта переехал новый человек»23.
Известно, как сложилось это тяжелое представление у ряда писателей.
Постановление ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 г. устранило тормозы, мешавшие росту советской литературы24.
Деятельность того же Пастернака за последнее время, его творческая поездка на Урал – показатели перелома в его настроениях25. И важно то, что это перелом в сторону Маяковского – активного борца и участника социалистического строительства, именно того Маяковского, который с таким трудом до сих пор воспринимался Пастернаком.
Знаменательно, что уже во «Втором рождении» («Федерация» 1932 г.) Пастернак не раз заявляет о своем желании включиться в общую работу.
Таким образом, нельзя сомневаться, что отмеченные нами невольные промахи и оговорки «Охранной грамоты» – сейчас уже пройденный момент, становятся памятником прошлого, естественным следствием разницы темпов перестройки двух крупнейших поэтов-современников.
Перед творчеством Б. Пастернака теперь развернут путь в единое русло советской революционной поэзии, где он, надеемся, будет достойным сотоварищем Маяковского – этого могучего бунтаря и вожака.
Неизданные документы*
С рукописями В. Хлебникова всегда происходило что-то странное. Они, например, исчезали самым неожиданным и обидным образом. Когда печатался сборник «Рыкающий Парнас», то рукопись большой поэмы Хлебникова – два печатных листа – была утеряна в типографии, между тем у остальных авторов сборника не пропало ни строчки. Хлебников всё же не растерялся: он засел за работу и в одну ночь восстановил всю поэму по памяти! Большинство же рукописей Велимир терял сам. Для борьбы с этой стихией утрат Бурлюк решил попросту припрятывать рукописи Хлебникова, чтобы потом, по мере надобности и часто уже в отсутствие автора, печатать их. Ясно, что это могло повести «к некоторым недоразумениям». Одно из них вызвало даже следующее до сих пор не опубликованное письмо Хлебникова (1914 г.):
В сборниках: – «I том стихотворений В. Хлебникова», «Затычка» и «Журнал русских футуристов» Давид и Николай Бурлюки продолжают печатать подписанные моим именем вещи никуда не годные, и вдобавок тщательно перевирая их. Завладев путем хитрости старым бумажным хламом, предназначавшимся отнюдь не для печати – Бурлюки выдают его за творчество, моего разрешения не спрашивая. Почерк не дает права подписи. На тот случай, если издатели и впредь будут вольно обращаться с моей подписью, я напоминаю им о скамье подсудимых, – так как защиту моих прав я передал моему доверенному и на основании вышесказанного требую – первое: уничтожить страницу из сборника «Затычка», содержащую мое стихотворение «Бесконечность». Второе – не печатать ничего без моего разрешения – принадлежащего моему творческому я, тем самым налагаю запрещение на выход I-го тома моих стихотворений, как мною не разрешенного.