- Кого там нечистый носит?
171
- Это я, полковник. Почему нигде стражи не видно?
- Стражи? А ее давно никто не ставит. Старший сотник приказал спать.
Обух больше ни о чем не расспрашивал. Он бросился к шатру Макрушевского – разбудил полковника и рассказал о том, что узнал.
- Теперь понятно все: измена! – поспешно одеваясь, закричал Макрушевский. – Убить его надо, вот и все. Немедля.
Макрушевский задумался.
- Правда, не по-рыцарски это. Однако мы ни о чем не догадывались, а он, видимо, обо всем позаботился. Впрочем… Иди, иди, я за тобой!
Оба остановились. Неподалеку от них белел шатер Гонты. Макрушевский долго вглядывался в темноту, притворялся, что проверяет пистолет. Ему показалось, будто на фоне белого шатра чернеет какая-то тень. Вот она шевельнулась, снова шевельнулась, застыла.
- Оно и впрямь не к лицу на сонного нападать. Да, может, еще и измены никакой нет. Пойдем назад, подождем.
Разошлись по шатрам, и до самого утра оба не спали. После восхода солнца Обух и Макрушевский пошли к Гонте. Старший сотник, показалось, ждал их. Он стоял возле
шатра и курил трубку.
- Пан сотник, мы пришли по важному делу, - стараясь говорить твердо, сказал Обух. – Зачем это ты снял стражу? Лагерь врага совсем близко от нас. Это похоже на
измену.
Гонта даже бровью не повел.
- Думаете, гайдамаки нападут ночью на лагерь?
- А как же иначе?
- Казаки на казаков ночью не нападают.
- Быдло это, а не казаки! – запальчиво вскрикнул Обух. – А о том не подумал, что гайдамаки могут прийти к нам сманивать казаков? Наверное, уже не один побывал здесь. Наши казаки весьма легко поддаются уговорам.
- Может, и так. Значит, весьма плохи порядки у наших казаков, если они так легко поддаются на уговоры. Гайдамаки не боятся пускать в свой лагерь надворных казаков, а мы боимся. Я умышленно снял охрану. Правда без нее дорогу найдет.
Обух ошеломленно посмотрел на Гонту.
- Выходит, ты тоже за них?
Гонта поднял голову, неожиданно выпрямился, взглянул прямо в глаза полковнику.
- Да. Меня тоже тревожит судьба Украины.
- Это измена! – воскликнул Макрушевский.
- Измена? Кому измена? Нет, я доныне изменял своей Украине, своему народу. Отныне довольно! Слышите, довольно! Так и скажите вашему Потоцкому и Младановичу.
Уловив едва заметное движение руки Макрушевского, Гонта повел плечами в его сторону.
- Саблей, полковник, хочешь померяться? Давай, - и стремительно обнажил саблю.
Только полковники, видимо, не имели никакого желания меряться саблями с Гонтой. Будто по договору они повернулись к нему спинами и со всех ног пустились к
172
своим шатрам. Обух бежал впереди, Макрушевский за ним. Он и сейчас держал голову высоко, но ногами перебирал часто и быстро, словно индюк в танце.
LVI
Гонта выслал вперед авангард и сам выехал в гайдамацкий лагерь.
По дороге его снова полонили невеселые думы. Неприятной представлялась встреча с гайдамацким атаманом. Тот будет либо лебезить перед ним, либо примет чванливо – вероятно, он о себе высокого мнения. Победа и слава, наверное, вступили хмелем в его буйную голову. С такими ожиданиями выехал Гонта в рощу, где разместился гайдамацкий стан. Гайдамаки с любопытством провожали его глазами, но никто не остановил, ни о чем не расспрашивал. Гонта пытался как можно лучше рассмотреть гайдамаков. Пристальным, несколько придирчивым взглядом он окидывал их оружие, одежду, лошадей. Намеренно расспрашивал, куда ехать, ехал наобум. Наконец, возле одного костра, придерживая поводья, спросил, как найти атамана. Высокий худощавый кашевар помешал в котле и указал ложкой:
- Вон он под березой.
Сотник направил коня в ту сторону, куда указал кашевар. Среди кучи людей Гонта узнал и своих казаков.
- А вот он и сам. – С разостланного под березкой ковра поднялся высокий, стриженный в кружок казак и, не ожидая, пока сотник слезет с коня, протянул ему руку.
- Здорово, пане сотнику! Сердечно рад твоему приезду!
Гонта посмотрел казаку в глаза, и сразу ему показалось, что он как одним взмахом руки снял с плеч какую-то большую тяжесть. В этом громком “А вот…”, в этом теплом взгляде лучистых серых глаз было столько искренности, радости и простоты, что Гонта сам не заметил, как с силой опустил руку Зализняку на плечо: