- Говорил я: встретимся, вот и встретились, - промолвил один из солдат, глядя в лицо Неживому.
- Кто говорил, когда? – Семен настороженно взглянул на солдата.
На мгновение в голове сверкнуло какое-то воспоминание и угасло. “Где я его встречал?” – подумал Неживой. Но за последнее время перед его глазами прошло столько людей, столько промелькнуло лиц, что никак не мог вспомнить, где он видел этого солдата.
- Где-то мы с тобой встречались, а где - не вспомню.
Солдат с улыбкой взглянул на него. Он брал по одной ягоде и не спеша клал в рот.
Семен еще раз напряг память, но напрасно.
- Не знаю, - вздохнул он.
- Подвозил ты меня. В Черкассы с горшками ехал.
- Василь? Илья Муромец?
Озеров усмехнулся.
- А я тебя не раз вспоминал. Помнишь наш разговор?
- А как же! Разговор у нас тогда был серьезный. И он исполнился немного. Ты тут зачем?
- Не немного, а как следует. Я вот и прибыл продолжить его. Мы тут с командой, в пикинеры казаков вербовали… Да не удалась пикинерия. Передумали хлопцы. А мы, солдаты, тоже заодно с вами. Давно уже хотели пристать к гайдамакам, да не выпадало случая. В полк возвращаться я уже не думаю, и хлопцы тоже. Принимаешь к себе?
- Вас? А как же! – Неживой не находил от радости слов. Осуществились его надежды. Вместе с ним идут русские солдаты. Увеличивались силы, и из земли теперь
присоединятся к левому берегу, по всей державе Российской.
“А, может, Озеров пошутил?” – вдруг подумал Семен. Он начал расспрашивать,
рассказал о своих намерениях. Будто не похоже на шутку. Но снова в его голове возникла тревога, и он с некоторой настороженностью спросил Озерова:
- А начальник как ваш?
- Начальник? Ему мы еще ничего не говорили. Он человек хороший, не такой, как все другие. Странный немножко. Он уже сам догадывается обо всем. Пойдем к нему вместе.
Станкевича, который вдвоем с денщиком жил в пустом панском флигеле, застали
дома. Он лежал на диване, на полу валялись две пустые бутылки, какая-то книжка,
175
несколько листов бумаги и сломанное пополам перо. Капитан лежал в мундире, он был навеселе. Озеров отдал капитану честь и сказал, что он и атаман Неживой просят разрешения поговорить с ним. Услышав фамилию Неживого, Станкевич сел. Стал искать ощупью на диване трубку, а сам с любопытством разглядывал атамана. Хмель постепенно уходил. Капитан не нашел табаку и попросил его у Озерова. Неживой достал кисет, быстро протянул Станкевичу, который молча набил трубку.
- Слышал о таком. Может, за мной пришел? – Станкевич, не рассчитав, затянулся и закашлялся.
Семен удивленно посмотрел на капитана. Не понял – в шутку сказал он эти слова или серьезно. Озеров решил прекратить это молчание.
- Мы, ваше благородие, пришли вам сказать вот что: солдаты не вернуться в полк. Не все, конечно, девятеро нас здесь остается, - Озеров перечислил фамилии. – Пикинеры тоже.
Станкевич молчал. Василю стало на мгновение жаль его, ведь это так просто капитану не пройдет. Озеров даже почувствовал себя немного виноватым в чем-то. Боясь, чтобы не заговорил Станкевич, он решил сказать все до конца.
- Вернуться, чтобы Кологривов запорол до смерти? Нет. Вам спасибо большое, вы один не допускали до рукоприкладства, милосердны были к солдату. Но в полку вы не
вечно. И еще одно хочу сказать: мы тоже крепостные, дома плеток тоже перепробовали. Правда, там не научались плести такие, как тут, у здешних надсмотрщиков. Они вчетверо, а у нас в большинстве тройчатки, а все другое без отличия. От Москвы до Кракова - беда одинакова. Вы, ваше благородие, не возвращайтесь в полк. Оставайтесь с нами.
Станкевич снова не ответил. Он тупо смотрел куда-то в окно, не замечая, что трубка наклонилась и на камзол посыпался тлеющий пепел. Неживой сдул его с камзола и растер ладонью по дивану. От прикосновения Семеновой руки Станкевич вздохнул и повернул голову, встретился с ним взглядом. В его глазах Семен увидел тоску, которая бывает только от никогда не затихающей боли.
- Ваше благородие, - тихо сказал Семен. – Разве вы не видите? Мы не разбойники. А вы бы помогли нам.
- Иди с ними, Озеров. Я не думаю даже словом задерживать тебя. Ты душой, сердцем чуешь, где твоя правда. Если бы я знал, где моя! Вижу, и верно – не разбойники вы, - перевел Станкевич взгляд на Неживого, - за свою правду бьетесь. Идите!