Калиновский – он не был в крепости во время ее штурма и разрушения, оставшись с небольшим отрядом, побоялся ждать утра в Медведовке, и приказал возвращаться в лес. Своим жолнерам он не сказал ничего, но про себя твердо решил оставить отряд и скорее бежать куда-то дальше, в Польшу, или под защиту какой-нибудь сильной крепости – Умани, Белой Церкви. Достаточно он натерпелся страхов, достаточно поскитался по лесным чащам.
Остатки отряда собирались около Писарской гати. Калиновский со своим помощником ждал за речкой. Только помощнику, знакомому еще по коллегиуму
шляхтичу, Калиновский мог высказать свои сомнения. Они сидели вдвоем под вербой. Только поговорить не успели. К ним подъехали три конфедерата. Один из них держал
поперек седла девушку. Это была Оксана. Калиновский узнал ее. На его бледном лице заиграла злорадная усмешка. Вот на ком он отомстит. Запомнит его Зализняк!
Страшную кару придумал шляхтич.
Двое жолнеров взяли Оксану за руки и распяли на веревках поперек плотины, между двумя вербами. Оксана еще не понимала, что хотят делать с нею шляхтичи. Она видела, как Калиновский что-то приказал одному из жолнеров, и тот поскакал на другой конец плотины. Через минуту оттуда выехали остатки отряда. Увидев, как шляхтичи все
сильнее пришпоривают коней, Оксана поняла все. Девушка не кричала, не плакала, хотя сердце сжимал ледяной холод. Вот прямо на нее мчатся десятки лошадей. Оксана рванулась изо всех сил, но веревка сильно врезалась в ее руки. Страшные запененные морды были уже в нескольких шагах от нее.
- Максим! – что было силы крикнула она, и ее крик испуганной чайкой метнулся
низко над водой, разбудив сонные камыши.
Конь переднего всадника ошалело шарахнулся в сторону, ударился о веревку и шляхтич через голову полетел в речку. Последнее, что успела увидеть Оксана – перед самым лицом лошадиная морда с широко разорванной уздечкой ртом и выпученные от ужаса глаза всадника над нею.
184
Часть четвертая
I
Приближался день святого Яна, но в Умани, впервые за все годы, никто не готовился к празднику. Не бегали под окнами панскими хором со щетками и черепками в руках служанки, не разносились по улицам запахи свежих печений и лакомств. Тревога и страх окутали город. Быстро, будто спасаясь от кого-то, пробегали по улицам отдельные казаки, жолнеры катили на вал бочки с порохом и пулями, на площади землемер Шафранский разбивал на отряды мещан, указывая каждому отряду место на стене. Шафранский руководил всей обороной. Он созвал в ополчение не только купцов и шляхтичей, но даже учеников базилианской школы и лавочников. Именно им, а не надворным казакам поручил он охрану северной башни и стены, к ней прилегавшей. Казаков в городе осталось больше пятисот. Кроме двух уманских сотен тут находилась большая часть лысянской милиции, а также богуславской и других городов. Шафранский мало доверял им. Поэтому даже места не указал для них, и они толкались без дела.
На рассвете 18-го июня гусарский дозор донес о приближении к городу большого войска. В городе была объявлена тревога. С самого утра на стенах толпились горожане и жолнеры. Врага долго не было. Гусары сначала гоняли со стен детей, потом им это надоело, и они, присев возле пушек, принялись за кувшины с вином, принесенные
услужливыми господами и барышнями, да за вкусные пироги.
Младанович, Шафранский и Лепарт разместились на башне комендантского замка. Палило жгучее июньское солнце. Шел одиннадцатый день осады.
- У меня уже голова болит от этой проклятой жары, совсем она меня доконала, - заявил Лепарт, в который уже раз поливая водой из фарфорового чайника платочек и смачивая виски. – Чувствую, по спине ручьи бегут.