- Много наших полегло возле гельды?
- Нет, не очень. Уманские крестьяне помогли. Осажденных же почти всех уложили. – Гонта наклонился ближе к Зализняку. – Знаешь, Максим, немножко страшно становится. Я только что хотел заступиться за управляющего Скаржинского, тихий такой был себе человек. А кто-то из толпы выстрелил из пистолета, убил его… Католиков заставляют креститься. Уже и попа достали, повели в Михайловскую церковь.
- Они нас тоже не жалели. Еще вчера раненых дорезали. – Максимовы руки сжались в кулаки. – Думаю, если бы добрым был этот Скаржинский, не стреляли бы в него. Наши люди доброго помнят! А за веру христианскую униаты как пытали?! Бороды в клочья рвали, за ноги подвешивали. Нет им пощады! – Максим поднялся на ноги и
202
выкрикнул в толпу: - Бей, хлопцы, шляхту! Бей униатов!
Напротив, возле длинного амбара, хозяйничал Микола. Посбивал на дверях замки, выкатывал по одной под навес десятипудовые кадушки с зерном. Делил Микола хлеб на
едоков. Зерно крестьяне насыпали в мешки, он взвешивал его на безмене, держа безмен на
весу в протянутой “железной” руке. Когда кто-либо просыпал пшеницу на землю, молча указывал глазами, заставляя убирать хлеб – он мозолями пахнет. Смерив взглядом маленькую юркую старушонку, которая суетилась возле двух мешков, не зная, как доставить их домой, Микола придержал за узду буланого коня, бросив хозяину, который собирался уезжать:
- Подвези!
Не ожидая согласия, один за другим, словно это были подушки, побросав на воз мешки, схватил в охапку старушонку и посадил поверх мешков под веселый хохот толпы. И сам чуть улыбнулся доброй, почти детской улыбкой.
XIII
Наступил вечер. Еще дымились головнями остатки панских хором, а на базарной площади перед гельдой вспыхивали гайдамацкие светильники – костры, еще большие, чем в Лысянке. Глухо стучали о днища бочек топоры. Звенели золотые и серебряные шляхетские кубки, звучали цимбалы. В длинной, до пят кирее, в низко надвинутой на лоб шапке между столами ходил Зализняк, рядом с ним шагал Гонта. К ним тянулись десятки рук с кубками и корцами, знакомые и незнакомые гайдамаки останавливали атамана, упрашивая, а чаще почти требуя выпить. Максим останавливался, пил и снова шел между плотными рядами гайдамаков.
Гайдамаки не вспоминали о сегодняшнем дне. Казалось, не смертельный бой закончили они, а какую-то трудную большую работу, и сели после нее поужинать.
На краю площади Максим остановился. То ли от хмеля, то ли от бессонных ночей и тяжких дум гудело, шумело в голове, перед глазами плыли зеленые круги. Он повернулся к Гонте, показал на гайдамаков рукой:
- Смотри, все они сегодня встречались с глазу на глаз со смертью. А до этого такой жизнью жили, которая страшнее смерти: голод, нагайки, неволя. Все они видали. Все терпели. И вот сейчас… Недаром сказано: тверда Русь – все перенесет. Гляди, вон исчезает ночь, за нею настанет день. А там снова походы, бои. А с ним, может, и плен, пытки. Все они знают это, знают – и не боятся… Может ли сравняться с нашим какое-либо другое войско, будь то сама королевская гвардия! – Максим прошел несколько шагов, переступив через труп шляхтича с рассеченной головой, свернул под тополь и снова остановился. – Накипело… Так накипело – дальше некуда. Лучше смерть, чем такая жизнь. – Он нагнулся, запалил от головешки трубку. Помолчал. – Разговорился я… Ты не
удивляйся, это со мною не часто бывает. Оставайся, а я пойду.
- Куда?
- Так, пройдусь по полям. Ты любишь степь? Я – очень, свыкся с нею. Еще лошадей люблю. Будь здоров.
203
Максим пожал руку Гонты и широким шагом пошел через базар. А позади звенели
цимбалы, тонко-тонко, захлебываясь, наигрывали знакомую издавна песенку. Ее так любила Оксана.
XIV
Погром продолжался два дня, наконец, страсти улеглись. Нужно было приступать к устройству края и к продолжению начатых действий. После взятия Умани только в течение трех недель гайдамаки имели возможность свободно распоряжаться в крае. В это время руководители приняли меры для того, чтобы распространить движение на возможно широком пространстве. Из крестьян формировали отряды и рассылали их в разные стороны: в Брацлавщину, на границы Подолии и Полесья с поручением изгнать или истребить шляхтичей.
В Умани созвана была рада.