- Хлопцы! – кликнул он во двор. – Сюда!
Молодой рванулся, и оба они упали на поваленный плетень. Лазутчик успел вынуть нож, но Гонта изо всех сил стиснул его руки, и тот не смог с силой всадить нож. Скользнул только острием по спине и распорол одежду. Наконец, все же лазутчику удалось высвободить руку, но на нее тут же наступил чей-то большой сапог. Над ними стоял Зализняк. Гонта поднялся.
Лазутчик лежал, распластавшись на земле, испуганно вытаращив глаза. Второго
двое гайдамаков привели с огорода
- Отведите их в погреб, - сказал Гонта и подумал: “Жену и детей нужно перевезти в город”.
XXVI
Перед Зализняком стоял вопрос: что делать дальше? Увеличить свою армию и
219
зачистить самостоятельно от жидов и ляхов всю Украину? Вести переговоры с генералом Кречетниковым о дальнейших совместных действиях против “конфедератов”? Отправить послов в Петербург к Екатерине II, чтобы попытаться договориться о присоединении
очищенных от жидов и ляхов русских земель к России?
В это время трудное положение было и у польского короля. Резня в Умани нагнала страху на всю Польшу. Напуганы были не только жиды. Напуганы были “конфедераты”, которые вынуждены были воевать со сторонниками короля, с русскими отрядами генерала Кречетникова и с православными крестоносцами Зализняка. Напуган был король Станислав, так как крестоносцы Зализняка убивали всех подряд ляхов и жидов, не делили их на сторонников короля и его противников. И король очень не хотел потерять
“окраину”. Но у короля тогда было всего 20 тысяч солдат, разбросанных по разным гарнизонам. А приходилось воевать теперь не только с “конфедератами”, но и против “взбунтовавшегося быдла” – “сепаратистов”. Зализняк при желании мог собрать 100 тысяч вооруженных казаков – селян и горожан.
В этой ситуации польский король, магнаты и шляхта, которые были на его стороне, и жиды обратились за помощью к русскому генералу Кречетникову. Его всячески задабривали, дарили дорогие подарки, хорошо финансировали его и его армию. Польский граф Броницкий предоставил генералу свое имение под штаб и бесплатно снабжал его отряды продовольствием. Жиды везли русским солдатам и офицерам телеги с куриными окороками и вино. Броницкий и жиды уговаривали русского генерала все главные силы направить не против “конфедератов”, а против взбунтовавшегося быдла.
И русский генерал Кречетников послушно стал выполнять волю ляхов и жидов. Его войско стало карательным войском. Русские против русских.
Православные против православных. Одни православные русские сражаются с оккупантами – ляхами и жидами, другие православные русские – стали на оборону оккупантов – ляхов и жидов. Очередная трагедия русского народа на исторической дороге.
XXVII
Комендантом города Умань был назначен сотник Пантелеймон Власенко.
Все украинцы были провозглашены свободными казаками, податковые и военные повинности регламентировали постановлениями, содержание которых отражало свободу времен Семена Палия.
XXVIII
Уманщина разделена была на сотни и в каждую отправлен сотник, который должен
был регулировать доставку военного контингента и заведовать сбором провианта и податей, в этом смысле разосланы были по селам указы за подписью Гонты. Униатским священникам предписано было или оставить приходы, или присоединиться к
220
православию, испросив у переяславского епископа уставные грамоты и антиминсы. Затем приступили к очистке города от трупов. Часть казацкого войска заняла в качестве гарнизона Умань, другая выведена была за город в лагерь.
В лагерь стекались новобранцы со всех концов, со всех углов Правобережья, там их учили военному делу. Обстрелянная часть войска была поделена на отряды, которые выступали в поход на запад и север. Гонта старался поддерживать в войске бодрость духа и веселие. Он разделил между казаками богатую добычу, старался о правильном снабжении лагеря провиантом и по временам устраивал пиры с музыкой и танцами, на которые приглашал без различия всех жителей города, в том числе и уцелевших дам шляхетского сословия. Несмотря на эту деятельность, Гонта, однако, сознавал всю трудность прочного водворения казачества. Он по временам был беспокоен и задумчив, и говорил окружавшим: “Братья! Сомневаюсь, пойдет ли впрок начатое дело”.