Гайдамаки, пополнившись за счет местных жителей, 16-18-го июня 1768-го года, атаковали Юзефград и выбили конфедератов из местечка. Паны и шляхта, спасая свои жизни, перебежали границу и спрятались в татарской слободе Болте. Ватажане потребовали от каймакана, чтобы он выдал беглецов, но каймакан отказал. Отряд ворвался в татарскую слободу и жестоко покарал не только польских шляхтичей, но и татарских купцов.
Шило со своим отрядом в Болте прожил дня четыре, и спокойно вышел со своим отрядом из татарской слободы.
Гайдамаки, отходя из Болты, для своего прикрытия от турок оставили на мосту заставу из десятка казаков. Получив сведения о том, что гайдамаки оставляют Болту, турецкие солдаты напали на заставу и убили несколько человек. Они перешли с турецкой стороны на польскую. Одни пошли на город в погоню за гайдамаками, другие начали бить православных сербов и русских, грабить товары и зажгли предместье. Эта провокация вызвала негодование повстанцев, которые под прикрытием артиллерийского огня вернулись, в результате чего по утверждению правительства Турции и Крыма произошел погром нерусского населения в турецкой слободе. Казаки не имели намерений воевать с турецким гарнизоном, предложили Якут-аге перемирие и даже возместили понесенный Турцией ущерб. Вместе в этом бою погибло около 15 турецких солдат.
В это время к Болте подошел отряд крымской конницы численностью до тысячи всадников, который попытался атаковать гайдамаков, но был с потерями отбит. Затем по приказу В. Шило гайдамацкий отряд отошел в село Песчаное на Савранке и, разделившись на 2 части, совершил еще раз нападение на ханский отряд в Болте и в Дубоссарах. Возвратившись к Зализняку, повстанцы передали своему руководителю захваченный в Болте пернач (род булавы), атрибут полковничьей власти.
Позже самолюбивое правительство Турции, которое в это время искало любой
226
повод, чтобы начать войну с Россией и отвоевать потерянные земли, заявило, что на город Болту напали русские регулярные войска. Так началась в 1768-ом году новая русско-турецкая война, на радость ляхам и жидам.
II
Известие о разорении турецкой слободы, находящейся во владениях Турции, умножило беспокойство русских властей. Репнин писал Панину: “Нет нужды, кажется, вашему сиятельству представлять сколь строгого наказания сие преступление достойно…”. Посол екатерининского двора при дворе султана Образков доносил в Петербург: “… Порта… пришла в запальчивость… приказала к войне… распоряжения и приготовления делать!”.
Румянцев спешил успокоить “запальчивость” Порты. Он доносил императрице, что им послано Воейкову приказание, “дабы он немедленно предварил сообщениями своими, что дерзнувшие причинить нападение в турецкие области суть своевольные разбойники, а Ваше Императорское Величество высочайшими повелениями в том нимало не участвует…”
Но извинений и сообщений правительству Екатерине показалось мало. Слишком уж “важных следствий” можно было ожидать от сего происшествия. И в письме Панину Репнин предлагает: “… не прикажите ли… здесь нескольких из оных повесить, а особливо начальников в близости границ турецких… дабы узнала через то Порта, что мы участия в их поступке не имеем”.
В сентябре предложение Репнина было исполнено. Киевский генерал-губернатор Воейков предупредительно (“и в соседоприятельских терминах”) пригласил начальников двух турецких местечек, Болты и Голты – присутствовать при совершении казни.
Воейков, Румянцев, Репнин, Кречетников получали высочайшую апробацию всех своих предприятий. Екатерина вполне одобрила все принятые ими меры и в первую очередь посылку войск. Сидя в Петербурге, совещаясь с Паниным, Екатерина в письмах и высочайших рескриптах торопила расправу со своими “единоверцами”.
О нет, иностранные дворы напрасно подозревали ее в сочувствии этому восстанию! Крестьянскому восстанию Екатерина не сочувствовала. Никогда не писала она золотой грамоты, никогда не посылала ее своему верному запорожскому полковнику Максиму Зализняку. Напрасно поверили украинцы в то, что эта грамота написана императрицей – Семен Неживой, и Гонта, и многие-многие тысячи украинских крестьян.