Неподалеку от опушки, под раскидистой сосной со сломанной бурей верхушкой, стоял огромный белый шатер. Рядом с ним белели несколько шатров поменьше, за ними – кухни на возах, коновязь. При входе в главный шатер застыли на страже два карабинера в парадных, до колен кафтанах с медными пуговицами, в белых гетрах и черных с белой оторочкой шляпах. В руках они держали карабины, на поясах у них короткие сабли, через плечо – кожаные сумки с начищенными до блеска медными двуглавыми орлами. Когда
Зализняк и Гонта проходили в шатер, оба карабинера, словно по команде откинули руки, и быстро перехватили ружья, взяли “на караул”. Возбужденные и радостные, сидели среди
офицеров оба атамана. Где-то за шатром флейтисты бодро играли марш. Гурьев сидел
233
напротив Зализняка, вкрадчиво улыбаясь, махал вилкой в такт марша.
А простым воинам были выставлены ведра водки. И оказалось, что не в силах казаки отказаться от дармовой водки.
Офицеры, чего не заметил ни Зализняк, ни Гонта, пили мало. Так им было приказано перед банкетом. Уже наступил первый час ночи, а еще никто из них (чего не случалось никогда) не был пьяным.
Гайдамаки наливали чарку за чаркой, а казаки Гурьева старались подливать в свои чарки воду, делая вид, что пьют вино и водку. Гайдамаки пели и восторженно поднимали свои чарки за императрицу, за генерала Кречетникова, за полковника Гурьева, за победу над поляками и жидами, за хорошую жизнь без жидов, за объединение с Россией и т.д. Зализняк тоже пил мало, но Гонта не пропускал ни одного тоста. Он уже заметно охмелел. Гонта почувствовал это сам, и решил выйти освежиться. Отставив бокал, он поискал глазами шапку. В это мгновение Гурьев громко кашлянул. В шатер вскочили человек десять гусар и окружили атамана. Максим только тогда опомнился, когда несколько карабинеров черными стволами нацелились ему в грудь. Ничего не понимая, Зализняк взглянул на Гурьева и Кологривова. Он даже подумал, не шутка ли это. Вдруг за шатром хлопнуло несколько выстрелов, послышалась ругань, которую заглушил громкий выкрик:
- Беги, атаман, измена!
- Ни с места! – угрожающе закричал Гурьев. – Вяжите их!
Поняв, что сопротивляться бесполезно, и Гонта, и Зализняк не оборонялись.
- Я хотел бы знать, что это должно значить? – спросил Максим. – Полковник, так не шутят.
- Какой я тебе “полковник”, мужицкое отродье?! – завизжал Гурьев. – Не знаешь, как нужно обращаться к господину? Так я научу. – И он изнеженной рукой со всего размаху ударил Зализняка по лицу.
На банкете было высказано много тостов за вечную дружбу. Утром 7-го июля руководящий состав колиив был пьяный. А тем временем лагерь повстанцев был цепью окружен русскими войсками.
После чего, уже не прячась, русские солдаты направились к спящим казакам и начали их заковывать в наручники. Только те, которых еще не заковали, едва открывши глаза, схватили оружие и оказали сопротивление. Бой длился до обеда, много повстанцев полегло, но и немало им удалось вырваться из окружения. Таким образом, все “руководство восстановленного Украинского государства” было захвачено в плен, а вместе с ними 780 казаков из бывшей милиции и 65 запорожцев. Закованных в наручники Зализняка и Гонту, а также арестованные по приказу генерала Кречетникова, жена и четыре маленькие дочки Гонты были взяты под охрану.
VIII
Микола проснулся от выстрелов, сбросил с головы свиту – он привык спать,
укрывшись с головой – и вскочил на ноги. Вокруг трещала беспорядочная стрельба, где-то гремели пушки, глухим стоном отзываясь в лесных чащах. Эхо гуляло среди густого леса,
234
и было трудно понять, где именно стреляли пушки. Микола прислушался. На какой-то миг ему показалось, будто стреляли от засек, и вдруг грохот послышался совсем с другой стороны.
Среди кустов метались гайдамаки, на Миколино: “Что случилось?” никто не отвечал, только один крикнул на бегу: “Спасайся, они уже тут”, - и исчез за деревьями. Микола хотел бежать к засекам, но внезапно огоньки выстрелов засверкали совсем близко. Не раздумывая, Микола свернул налево и наскочил на какие-то телеги. То был гайдамацкий обоз. Споткнувшись о дышло, он едва не разбил голову о пень, хотел бежать дальше, и вдруг перед ним вывернули из тьмы три фигуры. Короткий треск – пуля вгрызлась в дерево около его плеча. Вспышка на мгновение осветила три доломана со шнурками поперек груди, и Микола распознал стреляющих – это были царские гусары. Тогда он, пригнувшись, кинулся за телеги. Те трое, очевидно, рассчитывая перехватить его, побежали на другую сторону воза. Микола сделал два шага и присел на корточки. Перед его глазами мелькнули темные пятна ног, исчезли, снова появились возле переднего колеса, застыли там. Молниеносно в голове пронеслась мысль. Он уперся руками в телегу и, расправив плечи, толкнул воз. Тот с грохотом опрокинулся куда-то во тьму. Страшный, похожий на визг, стон послышался оттуда. Микола большими шагами, спотыкаясь о корни и перескакивая через ямы, помчался лесом. Колючие ветви больно хлестали лицо, хватали за ноги и одежду. В одном месте он так запутался в чаще, что едва выбрался из нее. А когда вылез, дальше бежать не хватило сил. Уставший, сел он на землю, прижался щекой к шершавой коре молодого дуба. Закрыл глаза и вдруг вздрогнул как от холода. “Что это я?.. Шкуру свою берегу… Может, удастся кому-нибудь помочь. Нужно спасать товарищей”. И хотя выстрелы слышались уже совсем редко, что свидетельствовало о конце боя, он поднялся и тяжело пошел им навстречу. Прошлогодние листья мягко шуршали под ногами.