Так после ареста Гонты полковник Гурьев нанес собственноручно сильные побои, а
затем приказал перед своей палаткой отсчитать 30 ударов Гонте, Зализняку и остальным пленным плетью. Но этими ударами наказание не ограничилось: в течение нескольких дней, пока пленники не были сданы польским властям, Гонта несколько раз подвергался телесному наказанию (по три раза в сутки). Все тело его покрыто было язвами, говорят,
236
сам полковник Гурьев провожал съезжавшуюся в его лагерь шляхту к яме, в которой содержался Гонта, и показывал им пленника. Сверх того, жена и четыре дочери сотника были арестованы донцами, доставлены в лагерь, несколько раз наказаны публично розгами за то, что не донесли об измене мужа и отца, а затем отправлены в ссылку. Сын Гонты спасся бегством в Молдавию, вместе с сотником Власенко. Движимое имущество Гонты было конфисковано, и генерал Кречетников не выдал его потерпевшим шляхтичам, а присвоил себе в качестве военной добычи.
XI
Способ разгрома повстанцев в Умани, как способ ведения войны, очень понравился московским генералам, они стали его применять везде. Когда в районе подчинявшемуся полковнику Неживому появился гусарский полк Федора Чорбы, ни одна душа не знала, что случилось в Умани. Полковник Неживой выслал к генерал-губернатору Левобережья Румянцеву доверенного посланца Василия Шелеста по вопросу о направлении марша русских войск и об отношении московского правительства к украинскому восстанию против поляков. Румянцев запел ту же песню, что и полковник Гурьев в Умани: царица восстание не поддерживает, так как это вредит Москве, но как все русские сочувствует и радуется за единоверцев, а что касается маневров, то гусары идут к польскому королю. После этого полковник Чорба вызвал полковника Неживого к себе на разговор, он обещал ему какую-то помощь.
XII
В Медведовке Неживой целый день пролежал на сеновале, зарывшись головой в душное сено. Он думал, думал так напряженно, что пот катился с него градом. Вечером он послал писаря по медведовским хатам: пусть громадяне выдадут ему свидетельство о том, что он, атаман Неживой, со своей командой обид обывателям не чинил, грабительства и поношений не делал. Быть может, русские полковники и поручики оттого воротят от него офицерские морды, что принимают его за разбойника, разорителя, вора? Много их нынче по дорогам, по селам шатается. Но Семен Неживой не злодей, не разбойник: он вышел биться за правду.
“Сей атаман Неживой, - написано было в “свидетельстве” от селян села Медведовки, - стал за веру христианскую и конфедератов отогнал от Украины и являлся с командою в Медведовку, грабительства и обиды народу христианскому не делал нигде, но еще великое вспомоществование оказал от своевольцев. И как бы ни он у нас содержался, то бы до сего времени великие кровопролития между народом были, и имущества были бы от нас пограблены. Он от нас, громады, не требует харчей для войска, а грабительства не делает. И в том мы ему, атаману Семену Неживому, свидетельство даем и подписуемся
руками своими властными. Написуем кресты: дня 1 июля 1768 году”.
237
Неживой сложил бумагу и спрятал ее в сидельную подушечку – туда, где лежали
уже “свидетельства” от мошенцев.
XIII
Прослышав, что в селе Галогановка стоит полковник Чорба со своим полком, Неживой послал ему почтительное письмо. Неудача переговоров с Хорватом все еще представлялась ему случайностью, как и молчание полковой переяславской канцелярии.
“Изменник Хорват, вражий сын и поручик его изменник”, - думал Неживой, и просил у полковника Чорбы свидания.
Ответ от Чорбы был получен приятельский, ласковый. Полковник учтиво приглашал Семена к себе в Галогановку.
Снова в назначенный день и час облачился в свое нарядное платье – в зеленый жупан, в алую шапку с околышем. Снова собственноручно вычистил скребницей свою любимую серую лошадь. Запорожец Крышка, по его приказанию, взял в руки серебряное блюдо с хлебом и солью, спасенное из каневского замка, и так и вез всю дорогу следом за Неживым на вытянутых руках. Всадники весело скакали по извилистой дороге на Галогановку. Неживой вглядывался вдаль, прикрывая руками глаза: не видно ли уже галогановской церкви, не выслал ли им Чорба навстречу своих единоверцев?