И вправду так: впереди, в ярком солнце, показались желтые гусарские мундиры. Эскадрон гусар мчался им навстречу, и даже тяжелая, густая пыль не могла притушить сверкание сабель, эполетов, мундиров. Эге-ге ж, да пан Чорба встречает его с почетом, будто бы самого кошевого!
Семен спрыгнул с лошади и взял из рук запорожца серебряное блюдо с хлебом-солью. Щурясь от солнца, вглядывался он в толпу летящих на него гусар.
Который из них пан Чорба?
Он все еще вглядывался в лица офицеров и солдат, плотно окружавших его, ища, кому протянуть свое серебряное блюдо, когда страшный удар прикладом по голове оглушил его, и он рухнул на землю.
Он очнулся не скоро. Руки и ноги его были закованы. Он лежал на голой земле. Из щелей било солнце: вся земля была исполосована солнцем. Неживой смотрел прямо перед собой в корявый потолок.
Лицо его выражало удивление.
Неживой сделал ту же ошибку, которую в свое время сделал и Семен Палий, и полковник Варлан: он считал, что между повстанцами и русским правительством случилось недоразумение. Он посчитал, что православная Россия не может выступить на стороне католических оккупантов против своих православных братьев. Поэтому он согласился лично встретиться с представителями русского правительства и понять их позицию. Это было 9-го июля 1768-го года.
Чорба арестовал Неживого и начал требовать от него, чтобы тот приказал всем своим бойцам сложить оружие и подчиниться московскому правительству. Ясно, такое позорное предложение Неживой отклонил. Неживого и его спутников передали бригадиру
238
Чортову, а тот доставил их до русской военной тюрьмы в Киев.
Отряд без Неживого был окружен гусарами. Командование взял на себя Савка Майборода и повел колиив в бой с гусарами, которые окружили лагерь. Бой был горячий:
38 колиив убито, 14 ранеными попали в плен, остальные вырвались из окружения. Но
русские войска продолжали преследовать отряд до тех пор, пока не поймали раненого Майбороду, после этого уцелевшие колии разбежались.
XIV
Грозный атаман Швачка, подобно Семену Неживому, тоже в свое время пытался вступить в переговоры с русскими генералами. Пануя в Фастове, он и его верный есаул Андрей Журба командировали троих запорожских казаков в Киев к самому генерал-губернатору Воейкову. Запорожцы повезли губернатору длинное послание: рапорт о своих подвигах. “Мы из Сечи Запорожской не самовладно идем, - уверяли атаманы в письме, - но по указу Ее Императорского Величества…” Однако истинные указы ее императорского величества были лучше известны генералу Воейкову, нежели атаманам Швачке и Журбе. Напрасно Андрей Журба в письме к другому русскому генералу писал: “Мы… по указу ее Императорского Величества пришли не самовольно. А когда бы мы самовольством вышли… то мы бы крылись по лесам, но мы не кроемся, но стоим по квартирам яко прочная российская армия”.
Командированные запорожцы назад не вернулись, они были арестованы.
Поэтому Швачка и Журба не верили русскому правительству. Они достаточно интенсивно переписывались с московским правительством и поняли, как на самом деле царское правительство относилось к повстанцам. Поэтому, когда их запросили на переговоры, когда подошли войсковые части полковника Протасова, они отказались иметь какое-нибудь дело с российскими войсками и отказались от капитуляции. Хорошо подготовившись, русское войско напало на отряд Журбы 20-го июля возле села Блошинцы. Бой был жестоким, 30 повстанцев погибло, 64 – попало в плен, остатки колиив отступили в лес вместе с Журбой и ушли к Швачке.
Теперь на очереди был Швачка. Он был на страже, так как уже имел встречу с русскими вояками возле села Триполья над Днепром. Тогда отряд Швачки победил русских. Поэтому полк Протасова тайно окружил квартиру Швачки и часть его войска в районе Богуслава. Сколько бойцов было при Швачке - неизвестно. Но известно, что он резко отклонил требование сдаться. В этой битве полковник Швачка был тяжело ранен и попал в плен вместе с 68 другими повстанцами. Его верного есаула Журбу в этом бою изрубили на куски.