Из дальнего угла, где лежал связанный парубок, послышался приглушенный стон.
Гонта оторвался от своих мыслей.
- Это ты, хлопче? Кто ты такой?
- Как кто? Гайдамак. Джура Швачки. Яном прозываюсь.
- А мне казалось, будто я тебя где-то видел. Словно бы у Зализняка.
- Нет, у Швачки я был. А-а! – громко вскрикнул хлопец, и сразу снизил голос. – То вы моего брата видели – Василя, он на меня очень похож.
- Может. А где он?
- Бежал, мне один казак рассказал, - радостно зашептал Ян, - нету его тута. В Причерноморье подался.
Наступило длительное молчание. Вдруг хлопец тяжело вздохнул и глухо, будто выжимая слова из глубин груди, спросил:
- Дядя, дядя Гонта, а вам страшно умирать?
- Страшно, хлопче. Да и как же иначе? Не станет, к примеру, меня завтра. А солнце так же взойдет, как всходило. Люди так же будут ходить, птички будут петь, погожему
дню радоваться… У меня на осокоре гнездо аисты свили. Аистенки из него такие смешные выглядывали. Как они учились летать: вылезет на край гнезда, встанет и машет крылышками…
Ян слушал, и ему казалось, что Гонта улыбается. Он через силу поднялся на локте и поглядел на полковника. Действительно, на губах у Гонты блуждала задумчивая улыбка. Месяц светил полковнику прямо в лицо, и оно казалось бледным, даже прозрачным. Тогда
244
прямые, чуть загнутые брови выделялись на нем да вокруг рта залегли темные тени от усов.
А Гонта продолжал:
- Полетят они в теплые края и снова вернутся. А я их уж не увижу. Люблю я жизнь. Хорошо жить на свете. Смерть? Страшна она. Однако бояться ее нечего. Недаром мы умираем. Вспомнят нас когда-то люди. Все вспомнят. Немалую памятку мы о себе оставляем. Послужит она другим полезным уроком. Припомнят внуки дедов своих, и кровь в них закипит. А я верю: будет когда-то на земле счастливая жизнь. Ни войн, ни панов, ни подпанков… Они, они людей истязают. Из-за них жизни нет.
- Пан Гонта, при такой ненависти к панам, как вы жили с ними столько лет?
- Не знаю… Как тебе сказать… Заплутался, было, я. Видел все, а сам на себя туман напускал, обманывал себя. Это, мол, только так кажется. Искони веков все это было, и сытые, и голодные… А потому вижу: нет сил терпеть. Совесть замучила. Не имел я от нее покоя. Не мог я больше смотреть, как паны людей мучат… - Гонта заскрежетал зубами.
- Может, веревки сильно трут, я ослаблю, - возле Гонты присел на корточки караульный офицер.
Полковник удивленно взглянул на него, и покачал головой.
- Нет, не нужно, - и отвернулся.
Но поручик не уходил. Он посмотрел вглубь шатра, минуту поколебался и поспешно зашептал:
- Пан полковник, завтра со всем земным у вас будет покончено. Был у вас пояс с бриллиантами и золотом, все об этом говорят. Я бедный офицер. – Поручик снова посмотрел вглубь шатра и огляделся вокруг. - Скажите, где он, и я облегчу ваши страдания.
Волна гнева густой пеленой застлала на миг Гонте глаза. Офицер хочет заработать на чужой смерти! Гонта знал этого шляхтича, не был он бедным. А может, его подослал сам Стемпковский? Не дождутся. Полковник, сдерживая гнев, притворно вздохнул и тихо промолвил:
- Завтра, в час кары, я скажу, где он.
… День выдался жаркий, солнечный. Стемпковский и еще несколько высших чинов, знатных шляхтичей спрятались в тени дикой груши, все другие стояли под жгучими лучами солнца. Поглядеть на Голтину смерть сошлись сотни богачей. Они кучами толпились против двух выкопанных в землю столбов, курили, пили привезенный ловким лавочником квас на льду, делились новостями. Но вот резко затрубили волтораны, глухо ударили барабаны.