Максим стоял между двумя солдатами с оголенными саблями. От стола полковника Зализняка отделяла шеренга солдат из шести человек. Внешне Максим производил впечатление спокойного человека, но никто не знал, как он тяжело переживает, как жжет у него в груди, как стынет сердце от ужасного оскорбления, неутешного горя, непреодолимого несчастья. Почему так случилось? Почему суждено так бессмысленно попасть в лапы врага? Ненадолго улыбнулась воля: Зализняк боялся, что кое-кто из гайдамаков будет отрекаться от своих друзей, унижаться и ему придется болеть душою за их позор. В груди все трепетало, будто до предела натянули там невидимые струны. Вот следователь направил свой взгляд на дверь – невидимые струны с огромной силой звучали, вот-вот разорвутся.
- Швачка!
На какое-то время у Максима отлегло от сердца. Этот просить не будет. Звеня кандалами, порог переступил Швачка. Босой, одежда клочьями свисает с плеч. И все же это не делало его жалким. Напротив, вид Швачки гневный, грозный. Максим невольно подался ему навстречу, но острые лезвия сабель скрестились перед ним.
- Знаешь его? – указал полковник Зализняку на Швачку.
- Знаю.
- Кто он?
- Мой побратим.
- Кто, кто? – переспросил следователь.
- Брат по войску, - промолвил Максим.
Полковник кивнул головой, мол, все понятно. Но писарь поднял глаза и вопросительно поглядел на него.
- Как писать?
- Так и пиши. Обвиняемый Швачка в гайдамачестве сознался. Главный атаман,
247
именуемый Зализняком, назвал его братом по войску, сиречь побратимом. Выведите подсудимого.
Швачка подобрал кандалы и пошел из комнаты. В дверях на мгновение остановился, повернул голову и широко, ободряюще улыбнулся Зализняку. Впервые Максим видел на лице Швачки такую улыбку. Сердце заныло от жалости и вместе с тем от радости и гордости за такого побратима.
- Неживой.
Снова зазвенели кандалы. Помощник наклонился к следователю и что-то сказал ему. Полковник кивнул головой в знак согласия. Задав те же вопросы, что и Швачке, и получив такой же ответ, следователь, однако, не отпустил Неживого, а приказал ему остаться. По бокам Семена тоже стали солдаты с оголенными саблями.
Допрос продолжался.
- Омелько Чуб!..
- Иван Бондаренко!..
- Максим Москаль!..
- Артем Кудеяр!..
- Омелько Жила!..
Испросив каждого, после его признания в участии в гайдамачестве судебный писарь, бывший поп, добавлял в протоколе слово: “Брат Зализняка по войску или побратим”.
При имени Данила Хрена полковник что-то вспомнил, подвинул к себе кучу бумаг и, заглянув в одну из них, спросил Зализняка:
- На Запорожье был реестровым казаком?
- Нет, я не реестровый, а самозбройный…
- Василь Озеров!
Ввели Василя. Максим взглянул и покачал головой. Этого человека, русского, с широкими бровями, он никогда не видел.
- Не знаю я его.
- А ты? – обратился полковник к Неживому.
Семен посмотрел на Озерова, и в голове у него мелькнула мысль: “Ведь Озерова взяли только вчера, и про него никто из следователей еще ничего не знает, это его первый допрос. Можно попробовать спасти его”.
- Я его тоже впервые вижу.
Василь широко раскрыл глаза. Страшно сделалось ему. В самое трудное для него время, когда приходится терпеть оскорбления и пытки от врагов, свои от него тоже отказываются. Он ждал от них поддержки, теплого взгляда, ободряющих слов…
- Семен! – воскликнул он. – Побойся Бога!
Полковник сурово сверкнул глазами на Неживого.
- Значит, вы знаете друг друга?
- Нет. То есть он меня знает. Я хотел сказать… Силой мы взяли несколько солдат. И его с ними. Он бежал дважды, стреляли в него…
- Как ты можешь говорить такое, Семен?! – в голосе Озерова послышалась такая боль, что Неживой не выдержал.
248
- Василь, друг, крепись! – искренне воскликнул он.
- Встретились, дружки, - ехидно усмехнулся полковник, а писарь, не ожидая, пока тот продиктует ему, напротив фамилии Озерова написал: “Брат Зализняка по войску или побратим”.
XXI
Не дослушав до конца ответа Максима, полковник подвинул к себе зеленую, с черными прожилками папку – предыдущий допрос Зализняка, произведенный Гурьевым и Кологривовым, и стал рыться в бумагах. Отыскав какой-то лист, он прочитал его до половины и поднял голову. Уж, было, и раскрыл рот, чтобы что-то сказать, как вдруг вскочил, словно его кольнули раскаленным железом, ударился обеими ногами об пол и замер. В комнату медленно, усталой походкой вошел киевский генерал-губернатор Воейков. Взмахом руки он остановил полковника и подошел к столу. Один из помощников следователя метнулся к двери, вдвоем с дежурным стражником они внесли громоздкое кресло и поставили около стола. Воейков грузно опустился в него, и только тогда поднял взгляд на Зализняка. Дело читать не стал: про ход допросов ему каждый вечер докладывал полковник. Постучал пальцами по ручкам кресла, осмотрел беглым взглядом следователя, его помощников и снова обратил взгляд на Зализняка глубоко спрятанными под выцветшими бровями глазами.