Юхим Петренко думал уже возвращаться назад, как вспомнил, что забыл купить соли. Пробрался за палатку, туда, где стоял обоз астраханского купца, остановился перед возами, поглядывая, как бы обойти их. Вдруг рядом с возом послышались голоса. Юхим прислушался. Один из голосов показался Юхиму знакомым. Он хотел, было, подойти к разговаривающим. Один из разговаривающих повернулся и неприветливо посмотрел на Юхима. В первую минуту Петренко это лицо показалось очень знакомым. Однако разговаривающий отвернулся от Петренко и пошел по базару. Ушел и Петренко, вспоминая, кто был тот ушедший.
- Что нового слышал, кого видел? – спросил знакомый, капая из бутылки сквозь проколотую швайкой в затычке дыру постное масло на притрушенную солью краюху хлеба.
- Ничего. Я не ходил никуда. Постоял, посмотрел, да и назад. Гей, Серый, вставай! – Петренко хлопнул ладонью по волу.
Волы неторопливо шагали по дороге, мерно покачивалась под возом мазница, поскрипывало на бугорке дышло. Юхим шел позади воза, в задумчивости смотрел, как двумя волнами сбегает за колесами в колее песок. Юхим никогда не садился на воз, даже когда ехал порожняком и то шел пешком, разве что когда очень уж уставал, брался за лешню. Но в последний раз Юхим почувствовал, что ходить столько уже не может. Старость крепко ухватила его рукой за полы, пригнула к земле, покрыла желтизной сморщенное лицо.
Начинался сосновый бор. Воз затарахтел по корням, протянувшим свои жилистые руки через дорогу, потом снова под колесами заскрипел песок. В лицо повеяло густым запахом смолы. “Рано я стал поддаваться, - подумал Юхим. – И кто в этом виноват? Вечные нехватки. Ведь весь век так: в мельницу несешь не веянное, в квашню сыплешь не сеянное. А паче всего – неволя, тяжкая работа…”
Юхим поднял голову и от неожиданности вздрогнул. На обочине дороги, пропуская волов, стоял какой-то человек. Юхим присмотрелся внимательнее, узнал в нем того самого незнакомого, в полуоблезлой казачьей шапке, который лицом в лицо встретился возле астраханского обоза, продававшего соль.
- Подвезешь, дядьку?
259
Юхиму хотелось сказать: “Здоровый, и пешком дойдешь”, но сдержался. “Всякие люди есть. Одному скажешь, промолчит. А иной по затылку заедет, и на старость не поглядит”.
- Садись, - неохотно сказал Юхим. – Только не знаю, куда тебе, человече. Я домой
еду.
- Тогда нам по дороге, дядьку Юхим.
- Федор, ты? – недоверчиво посмотрел Юхим. – Матери его ковынка, всю дорогу думал, где видел этого человека.
- Федор и есть. Вот что борода делает, жаль только рыжая, как у кобылы хвост, - усмехнулся Федор Василенко и, помолчав, серьезно добавил: - “Я тебя, дядьку, сразу узнал. Видно, доля тебя мне послала. Буду говорить прямо - хотел бы я своих родных видеть, но приведу к ним гайдуков. Ты сосед, наш, что посоветуешь?
- А где они?
- Да там, меня дожидаются, - уклончиво ответил Федор.
Федор остановился. Юхим тпрукнул на волов и тоже остановился.
- Что ж, поезжай, дядько. Сейчас день, кончается бор, нас с тобой заметят, тебе не сдобровать. Я приду в село, когда темно будет.
- Хорошо, приходи в мою хату. Я приглашу твоих родных. Увидишься с ними. А потом куда?
- Рассказывают, будто Максим Зализняк на Дону. Пойду туда. Не пойду снова на панов спину гнуть. Вместе с хлопцами волю будем добывать. Добудем ее там, так и тут она будет.
VI
В сентябре 1768-го года на Чигиринщине снова появились отряды вооруженных крестьян. В январе 1769-го года близ Киева собралась ватага атаманов Василия с Подола и пошла на Белую Церковь. В Смелянщине кликнул клич запорожец Губа.
Восстание ширилось: оно охватило Подолье, Полесье, Волынь и Галицию. Вот оно перекинулось на левый берег Днепра, во владения России, вот оно докатилось до Сечи.
Запорожская старшина по приказу Императрицы и генералов посылала на Украину команды для поимки запорожцев, участников восстания. “Пребываю в лучшей надежде на подданническое послушание и верность всего нашего низового запорожского войска, а особливо на твое, полкового атамана, и всей войсковой старшины похвальное и ревностное попечение о содержании повсюду доброго порядка”, - писала Екатерина кошевому Петру Кальнишевскому в грозной грамоте, повелевающей старшине принять строгие меры к поимке “возмутителей”.