- Берегите же, в чьей душе еще тлеет отвага, эти сабли и пищали дедовские!
Минуту, долгую минуту тянулось молчание. Потом к возу подошли два парубка, очень схожие между собой, видно, братья, и, не говоря ни слова, протянули руки. Роман подал им две сабли и два ружья.
89
- У меня своя есть, - ударил по боку пожилой запорожец, пробиваясь через толпу к саду.
Толпа продолжала стоять, словно завороженная. И вдруг встрепенулась, загремела сотнями голосов… Крестьяне, обгоняя друг друга, ринулись к возам, на которых стояли гайдамаки. Столпились все около возов. А позади, путаясь ногами в длинных полах и
боясь, что ему может не хватить оружия, отчаянно пробивался низкорослый татарин Толмач, силясь просунуться под руками других.
- Мне кривая сабля оставьте, янычарку мне! – кричал он, хотя никто в общем шуме не слышал его слов.
XVI
Следующая неделя промелькнула как один день. Зализняк упорядочивал сотни, выпрашивал у настоятелей коней, снаряжал лазутчиков в Чигиринский и Смелянский полки, наведывался в кузницу, где ковались ножи и наконечники для копий. Его стройную фигуру в туго подпоясанном кунтуше видели то в землянке, то в саду у обоза, то около кельи наместника. Вот и в этот день, когда уже совсем стемнело, он вернулся в хату, в которой жил, когда еще был батраком. Есть не хотелось, и Максим, не раздеваясь, лег на скамью. В голове вертелись обрывки каких-то мыслей тяжелых и неуловимых.
Зализняк еще и сейчас хорошенько не знал, когда они выступят и на какую сторону. Конфедераты в Медведовке не появлялись, они остановились на полдороге. Однако Максиму было ясно, что не сегодня-завтра они придут. Он понимал, что надо использовать время для того, чтобы собрать как можно больше людей и вооружить их.
“На Сечь пошлем гонцов, - думал он, прикрывая ладонью глаза. – Хрен и Жила соберут хлопцев”. Двое гайдамаков лежали на полу и шепотом разговаривали. Увидев, что Зализняк открыл глаза и, подумав, что они мешают ему отдыхать, умолкли. “Выставил ли Бурка охрану со стороны Жаботина, он как будто говорил мне, что да?” – старался вспомнить Максим. Он уже хотел подняться и пойти спросить, как в хату в сопровождении гайдамака вошел какой-то старик с мальчиком. Максим узнал кобзаря. Сумный, словно видя, где лежит атаман, отстранил гайдамака и подошел к скамье.
- Ты тут, атаман?
- Тут, - Максим сел на скамью. – Садись, диду.
- Из Медведовки я сегодня, - опускаясь рядом, сказал кобзарь.
- Из Медведовки? – поднялся Зализняк и сразу вспомнил, что до сих пор еще не вернулись посланные туда разведчики. “Может, схватили их?” – подумал он и сказал вслух: - Кто там?
- Тебя ждут. – Сумный повернул голову, и теперь двойной шрам напоминали две глубокие борозды. – В Кончакской крепости собирается шляхта, все медведовские паны уже там, и часть надворного гарнизона Калиновских туда же перебралась, шляхта голопузая вся в Калиновской крепости осталась.
- А остальное надворное войско? – спросил один из гайдамаков.
- Остальные надворные войска в имении. Стоят и не знают, что им делать. Они с
90
тобой пойдут, Максим.
- Где чигиринский комендант со своим гарнизоном? – спросил Зализняк.
- Квасневского в крепости нет. Удрал из местечка, а с ним и его сотни ушли. – Кобзарь помолчал и, опустив голову, добавил: - Всех, о ком знают, что из его семейства
кто-нибудь в гайдамаках, забрали и заперли в сарай.
Оба гайдамака вскочили с пола.
“Мать и Оля тоже там, - промелькнуло в голове у Максима. Он хотел спросить о них, но сдержался. – Конечно, там, только он об этом не смеет спрашивать. Скажут, вишь какой, как узнал, что его семью забрали, так сразу повел сотни на местечко”.
Он сидел, стиснув зубы. “Вскочить бы на коня… Но…” – и еще ниже он поник головой. Это впервые атаманская власть легла такой тяжестью на плечи, не пуская его к родным и любимым.