Получив благословение от городского правительства, Гонта с казацким отрядом разбил табор под городскими валами. К городским воротам стекались польские и еврейские беженцы, но город был переполнен, и им пришлось стать табором в лесу возле города, когда стало известно, что Зализняк с войском вышел на Умань, то в городе среди жителей началась тревога.
Младанович планировал, что когда восставшие подойдут на расстояние пушечного выстрела – их встретят пушки, после чего в бой вступят польские отряды, а “зеленая милиция” нанесет удар в спину атакующим.
Однако Зализняк не тропился подойти к Умани, он находился где-то на северном
востоке, а в это время в город доходили различного рода слухи. Паника росла. Те, кто
сумел купить лошадей, бежали – кто в Киев, кто в Галичину.
Евреи увидели, что судьба в руках того, кого они подвели, было, под виселицу: они явились к Гонте и поднесли ему блюдо червонцев и другие богатые подарки и просили: “Батюшка, защити нас”. Гонта отвечал евреям: “Выхлопочите у пана Цесельского мне приказание выступить против гайдамаков”. Евреи выхлопотали приказ, но Цесельский велел троим полковникам принять начальство над казаками и выступить в поход против гайдамаков.
XLI
Отряд Зализняка уже вступил в окрестности Умани. Восставшие врасплох захватили село Ризаное, перебили шляхтичей, сожгли их дворы. А на другой день отряд перекинулся в местечко Буки. Там навстречу им вышли с хлебом-солью восставшие холопы и сразу повели атамана Зализняка в хату, где связанными лежали на лавках три униатских ксендза. Атаман Зализняк приказал одного ксендза повесить, другого в омуте утопить, третьего из ружья застрелить.
Смятение охватило город. Правда, Умань не Жаботин, не Буки и не Ризаное. В Умани дубовый палисад, в Умани тридцать две пушки, осадные и полевые. А у наступающих одни копья да колья, да плохонькие ружьеца. И все-таки великий страх
обнял шляхту.
141
XLII
Губернатор Младанович, начальник уманской надворной милиции, управляющий всеми уманскими владениями вельможного графа Потоцкого, заперся у себя в покое и долго сидел у окна, кусая ногти и поглядывая на рыночную площадь. Вероятно, судьба лысянского губернатора представлялась его глазам в эту минуту. Нужно было подготавливать город к осаде. Губернатор позвал к себе начальника гарнизона Лепарта, землемера Шафранского, присланного из графской резиденции из Кристанополя для выдела земель католическому монастырю, и сотника Гонту. Землемер Шафранский служил некогда в войсках прусского короля и был весьма искушен в военном деле. Сотника Гонту сам граф Потоцкий почитал вернейшим и храбрейшим из всех уманских сотников. Капитан Лепарт был еще молод, но службу свою нес исправно.
В покоях губернатора капитан молчал и почтительно слушал, что говорили другие. А губернатор Младанович бегал по комнате из угла в угол и, останавливаясь то перед Шафранским, то перед Гонтой, которому по своему низкому росту он был по плечо, сотый раз пересказывал сведения об успехах запорожцев и холопов в Жаботине, Фастове, Каневе. Землемер Шафранский ровным голосом сказал:
- Не может того статься, чтобы бунтовщикам удалось захватить город, столь
искусно укрепленный. Умань бесспорно есть наилучшая снаряженная крепость во всей
Брацлавщине. С полком же уманским не сравняться и королевские полки.
Шафранский посмотрел на Гонту. Губернатор Младанович и капитан Лепарт тоже взглянули на него. Гонта был высок, строен, длинноус. Он стоял, опираясь на кресла, и чуть-чуть улыбался, показывая белые зубы, играя кистями узорчатого пояса. Он выпрямился, приложил левую руку к сердцу и наклонил голову в знак готовности уманского полка служить своему вельможному пану.
Землемер Шафранский подал совет немедленно расставить на валах вокруг города пушки, поближе одна к другой, и послал доверенных людей в Бендеры, к турецкому паше, за порохом и ядрами. Сотник же Гонта сказал, что если будет только на то воля пана губернатора, уманские надворные казаки за счастье почтут выступить навстречу возмутителю, не ожидая, пока бунтовщики приблизятся к Умани. Сотник Гонта ручался своей головой, что славные уманские казаки при первой же встрече разгонят жалкую шайку Зализняка, а его самого живьем доставят в Кристанополь, пред светлые очи ясновельможного пана.