Столовая. Смена, где Иванов, пришла «на молоко», полагающееся за вредность: выпить по банке (здесь банки на пол-литра, а не стаканы), переброситься словом и снова в цех. Разговор идет неспешный, но важный для всех.
— Теперь точно будет шум…
— Теперь Калитин добьется своего — остановят нашу печь…
— Это еще зачем?
— Будут подбирать режим, чтоб не «дула». Третий случай.
— Чушь! Никто ему не даст! На ходу режим подберут. Не впервой. Одна печь из четырех — четверть продукции целого комбината.
— Ну и чему ты радуешься? — резко сказал Толя Хангаев.
— Я не ты, чтобы перед начальством на задних лапках плясать, — отмахнулся Бурнусов.
— А я не перед начальством.
— А перед кем?
— Если в широком смысле… то перед прогрессом, — спокойно, но с вызовом, ответил Хангаев. — Сегодня не остановят, завтра опять жди чепе…
Ребята на мгновение замолчали, но потом прения разгорелись с новой силой.
— Правильно! Что же получается? На нас пусть шкура дымится?! — уже криком вопрошал Тимошенко.
— Пить надо меньше, — строго сказал Валера.
— А про Волкова забыл? Забыл, как кровь сдавал? — наступал тот же Тимошенко. — А он не пил ни капли. Копил, на материк все слал.
— Брось! — отмахнулся Толя Хангаев. — Здесь дело принципа, кто готов ради прогресса карманом своим малость поступиться.
— Да пошел ты со своим прогрессом! — вскочил Бурнусов.
— Тебе хорошо, а у меня трое мальцов на материке.
— Вот-вот, — вступил морячок деревенского вида. — Ты знаешь, что такое остановить печь? Сколько мы тогда заработаем?
— Еще один! — Хангаев засмеялся, но монгольские его глаза недобро блеснули. — Всех денег все равно не заработаешь.
— Мне все не нужны. Мне мое отдай.
— Ты что, забыл, чему тебя на флоте учили? — остановил его Валера. — Один за всех, все за одного.
— Так то ж на флоте…
— Все равно начальство не позволит печь останавливать, — убежденно отсек Бурнусов. — Мы валюту делаем! Не говоря о прочем.
— Вот именно, нас не спросят, — зло сказал Тимошенко и повернулся к Иванову. — Вы там вместе химичили с Калитиным. Насчет выдувов. Что ж ты теперь молчишь?
— Тебе-то Калитин доложил, будет он печь останавливать или нет? — с иронией подхватил Бурнусов. — Или он тебя забыл спросить?
Валера помолчал, обвел глазами бригаду и сказал:
— Толян, он за остановку. Ну, а остальные?..
После паузы решился ответить за всех Бурнусов:
— Нам не за прогресс, а за выработку платят. — Он отвел глаза. — А что здесь не Цхалтубо, каждый из нас знал.
Валера встал:
— Ну что ж… Заметано. А кто говорить будет?
Все молчали.
— Значит, опять мне? — И повернувшись к морячку, коротко и едко бросил: — Один за всех, все за одного! Это не только для флота сгодится.
— И тебя послушают? Послезавтра на летучке?
— Вырастешь, Ваня, узнаешь. — Валера пошел от стола, за ним следом потянулись остальные.
И снова тот же сон. Та же женщина, тот же мальчик, тот же дом и тот же сад…
И старик… И мальчик, наконец, улыбается… И эхо: «А это синица… в доме, который…»
— Эй, вставай!
— А? — Валера проснулся, его разбудил Толя.
— На смену!
— Ах, да…
— Сам напросился за Кабана…
— А ты чего? — Валера уже вскочил, натянул брюки.
— А я за компанию, — Толя хохотнул. — Думаешь, одному тебе деньги нужны? Мне вон мать пишет: крыша прохудилась, надо дом перекрывать…
Автобус. И разговор около качающихся в дремоте голов Толи и Валерия:
— Я ему говорю: только под землю!
— А он?
— Он говорит: пока на земле поработаешь, на стройке, по подряду! А я ему: дудки! Под землю! Он: у тебя нет горной квалификации! А я: ставьте в забой!
— И он?
— Согласился. А то нашел дурака! Под землей, знаешь, какая температура?
— Мороз?
— Валенок! Плюс тридцать! Это же на глубине тысячи метров. А на поверхности зимой тоже тридцать, только минус, да ветер двадцать метров в секунду! И надбавки под землей, да горный стаж, да за вредность, а?!
— Буду тоже проситься! Как штык!
Длинный язык пламени из окошка печи. Валера и Толя проворно отскакивают по сторонам, потом в две лопаты, как автоматы, закидывают «выдув» шихтой. Вокруг незнакомые нам плавильщики другой смены. Поодаль стоят и наблюдают начальник цеха и инженер по технике безопасности — оба в костюмах, белых рубашках, галстуках, но в робах внакидку и в зюйдвестках.
— Глянь, — говорит Толя, не поворачиваясь, — Калитин…
— И этот с ним, по тэ-бэ…