Она вскочила и, чуть не опрокинув тарелки, повисла на шее у Оленева.
- Сколько же я не была дома? Лет двадцать, что ли?
- Вчера ты пришла из школы, - спокойно сказал Оленев, с обреченной улыбкой разглядывая морщинки на лице дочери, - сделала уроки, перевернула весь дом, играя в куклы, покапризничала перед сном, рассказала мне очередную сказку и заснула. Как видишь, всего несколько часов.
- Ах, если бы так! Ты знаешь, мне пришлось с ним расстаться. Ямада хороший человек, и ребятишки славные, правда? Я их отправила к отцу; ничего, воспитает... Но все это не то, опять не то, папашка! А сначала все было так чудесно. Я закончила факультет восточных языков, поехала в Японию и там повстречалась с ним. Ну, что смотришь, осуждаешь, да? Ну, влюбилась же, влюбилась, как последняя дурочка. А потом все надоело и так потянуло домой, что ума не приложу, как я не чокнулась. И как всегда, возвращаюсь, а ты все такой же, и все вокруг такое же, так что хочешь не хочешь, придется начинать сначала. Может, другая судьба будет более удачливой, а, как ты думаешь, папашка?
- Никогда не поздно начинать сначала, - сказал Оленев, - особенно тебе. Ладно, поешь, и давай-ка спать. Завтра в школу.
- Опять в четвертый класс? - поморщилась Валерия. - Я же все позабыла.
- Вспомнишь, - усмехнулся Юрий. - И... ты мне опять ничего не расскажешь о будущем? Как там, в двадцать первом веке?
- А! - рассмеялась дочь. - Чуть получше, чуть похуже, главное, что мне опять не удалась личная жизнь.
Она весело хлебала борщ сразу из трех тарелок, нанизывала салат на вилку и, стремительно прицелившись, запускала в лицо отцу. Тот незлобиво утирался, пытался дотянуться до Валерии, чтобы поставить щелобан, потом поднялся и, не выдержав, вздохнул:
- Жаль, хорошие были ребятишки.
- Угу, - согласилась дочь с полным ртом и подмигнула отцу.
- Я подожду тебя на кухне. Не забудь захватить поднос.
Кухня за время его отсутствия успела перевернуться в четвертом измерении, и теперь все предметы были расположены в зеркальном порядке. Левое стало правым, правое - левым, а в остальном - все по-прежнему. Оленев озабоченно приоткрыл шкафчик с продуктами и сказал в пустоту:
- Ты это брось! С вещами делай что хочешь, а продукты мне не порть. У них же теперь молекулы в другую сторону закручены, они стали несъедобными. Знай меру, ты нас оставил без завтрака.
Ему никто не ответил, но Оленев прекрасно знал, что его слышат.
- Исправь ошибку, - строго сказал он, - или дуй в магазин за нормальной едой. А с этим можешь делать что хочешь.
Под кухонным столом прокатился розовый шарик и исчез за холодильником.
Таща перед собой тяжеленный поднос с грязными тарелками, в кухню вошла дочь.
Но уже не Валерия, а просто Лерка, десятилетняя шалопайка и неугомонная проказница. Школьная форма была по обыкновению помята и перепачкана мелом, и пальцы, конечно же, в чернильных пятнах.
- Фу, насилу доперла, - сказала она и ухнула поднес на стол.
- Откуда у тебя такие выражения?
- Из школы! - состроила гримасу дочь и высунула язык, украшенный чернильными разводами.
- Ох, доберусь я до твоей школы. Совсем от рук отбилась. Уроки выучила?
- А что их учить? Я и так все знаю. Сегодня учителка долдонила, долдонила о пестиках и тычинках, а я ей как заверну на доске развернутую формулу редупликации ДНК! А она как разозлилась, как давай отца в школу звать!
- Ну вот и схожу завтра, и все выясню, как ты над учителями издеваешься.
- А, недоучки!
- Уф! - выдохнул воздух Оленев. - Сейчас же мыться и спать! И не забудь, что мыло для мытья, зубная паста для зубов, а полотенце для вытирания. Да, кончишь мыться, наполни ванну для мамы. Я совсем, забыл. Насыпь хвойного экстракта, она любит.
- Царской водочки налью, мышьячку насыплю! - весело запела дочка, прыгая на одной ножке.
Можно было не сомневаться, что четвертая комната исчезла, и возвращаться туда не имело смысла, поэтому Оленев прошел, не оглядываясь, мимо несуществующей двери и осторожно заглянул в комнату отца. Тот спал, мерно посапывая, и одеяло поднималось и опускалось в такт его дыханию.
Зеркало в тяжелой бронзовой раме висело рядом с комнатой отца, и Оленев не удержался - заглянул в него мельком.
Там отражалась комната, но не сегодняшняя, а давным-давно исчезнувшая после ремонтов и перестановок. В кресле сидела мама, вязала свитер для Юрия и что-то напевала. Оленев придвинул стул и долго сидел в темноте, глядя, как на киноэкран, в бронзовый проем зеркала. Кусочек прошлого, полузабытый им, цветной и озвученный, жил своей собственной жизнью, заставляя сильнее биться сердце и наполняя печалью о невозвратимом. Мать давно умерла, и только здесь, в зеркале, можно было видеть и слышать ее, но не более. Можно было подойти к зеркалу, погладить его холоднее стекло, прижаться всем телом, но все это было равносильно общению с телевизором. Контакт без контакта. Два раздельно живущих мира, прошлое и настоящее...
Зайчик от зеркального рефлектора мелькнул по стене, и Оленев, не раздумывая, тут же задернул поплотнее шторы.
Это начиналось вечернее бдение тещи.
Телескоп ей сделал сам Оленев. Он поразмыслил и решил, что вид звездного неба будет отвлекать тещу от земных дрязг, что величественные картины вечной Вселенной отвратят ее от преходящего и суетного, но толку из этого не вышло. Тещин дом был напротив, и она сразу же настроила хитроумную оптику на окна зятя. В телескопе все-казалось перевернутым, поэтому теща наловчилась привязывать себя в переворачивающемся кресле и целые часы проводила вверх ногами у окна, ожидая, когда на фоне зашторенных окон появятся силуэты родственников. Как ни странно, эта неудобная поза совсем не влияла на ее вечно плохое самочувствие.
Теща все время пребывала в состоянии какой-нибудь болезни. До начала Договора болезни были простые и ясные: радикулит, стенокардия, мигрень и прочее, вполне обычное для ее возраста, Оленев доставал лекарства, устраивал консультации у хороших врачей, но болезни не проходили. После вступления в силу Договора болезни резко переменились. Теща стала предъявлять такие диагнозы, что Оленев лишь удивленно поднимал брови. Их квартиры связывал телефон, но теща никогда не пользовалась им, сама тоже не приходила за все годы женитьбы Юрия. Она предпочитала писать письма. Написанные крупным детским почерком, они приходили почти ежедневно.