В груди у меня снова все сжалось.
– Откуда ты узнал, что я сюда приду?
Он улыбнулся, на щеках глубже обозначились ямочки.
– Такое ощущение, что в этом городе все знают, по какой дороге ты обычно гуляешь, и жаждут поделиться со мной этой информацией. Теперь и я в курсе, что ты и в дождь, и в зной ходишь по одному и тому же маршруту – от своего дома до церкви.
Что-то в его словах меня озадачило, зацепилось внутри, словно репейник, но я сама не поняла, что именно меня обеспокоило. Решив пока забыть об этом, я спросила:
– Неужели все? Но почему?
– Может, и не все, конечно, но именно так мне показалось. В книжный вчера весь день заходили люди и заводили со мной разговоры о тебе. Каких только историй я не наслушался…
Я раздраженно нахмурилась.
– И что это были за истории? Ты уже и так все знаешь о выходках моих родственников. Зачем людям понадобилось все это ворошить?
– Они рассказывали не о родственниках, а о тебе. Ну, по большей части. Супруги Кехоэ, например, устроили мне десятиминутную презентацию фотографий своей кошки Веры, которую ты однажды нашла. Они, кстати, очень тебе благодарны. Еще я теперь в курсе, что ты отлично играешь в шарики, регулярно угощаешь печеньем миссис Виддикомб, а в детстве расписывала красками камни.
Флора снова пискнула, и я погладила ее по спинке.
– Но ради всего святого, зачем они тебе все это рассказывали?
– Давали мне советы, как себя вести, чтобы ты меня простила.
Такого ответа я не ожидала. Меня бросило в жар.
– Генри, я как раз…
– Нет, Блу. – Он жестом остановил меня. – Дай сначала мне сказать. Думаю, я это заслужил хотя бы тем, что целых десять минут рассматривал фото соседской кошки.
Я вообще-то хотела сказать, что как раз собиралась зайти к нему и все обсудить, но вместо этого невольно рассмеялась.
– Вера же не виновата, что она так фотогенична. Настоящая красавица.
– Да, она просто прелестна. А еще у нее от старости началось недержание. А я согласился на следующей неделе прийти к Кехоэ на ужин. Пожалуйста, скажи, что у них нет диапроектора!
Я расхохоталась, откинув голову. Хэйзи изучила урну и, утратив к ней интерес, потрусила обратно ко мне. Я погладила ее по голове.
– Нет, диапроектора у них нет.
– Слава богу, – охнул Генри.
– Зато все старые слайды они оцифровали и записали на ДВД-диски. Там тысячи фотографий Веры. Так что ты надолго у них задержишься. Может, стоит пижаму и зубную щетку на всякий случай прихватить.
Наши глаза встретились, и мне вдруг показалось, что мне снова двенадцать и я задаюсь вопросом: если мне одновременно дурно, хочется плакать и броситься в пляс от радости, значит ли это, что я влюбилась?
– Прости меня, Блу.
Я опустила взгляд на свои пыльные теннисные туфли, затем снова посмотрела на него.
– Мне не стоило убегать. Нужно было дать тебе объясниться. Так что и ты прости меня тоже, – кивнула я. – Ты по-прежнему хочешь посмотреть на Пуговичное дерево?
Солнце зажгло в его голубых глазах радостные искорки.
– Ага, хочу. Очень хочу. Давай я собаку поведу, если хочешь.
Я передала ему поводок Хэйзи, и мы направились к Платану. Тропинка была довольно широкая, поэтому мы шагали рядом, плечом к плечу, а Хэйзи бежала впереди.
– Семьи – сложная штука, верно? – спросила я, когда мы вошли в лесную тень, где сразу стало прохладнее на пару градусов.
– Особенно некоторые. Передать не могу, сколько раз я хотел порвать со своей и уйти не оглядываясь. Наша фамильная черта – притом отвратительная черта – слепое честолюбие. Деньги – это успех. И плевать, если к вершине придется карабкаться по головам. Значение имеют только деньги.
Флора зажмурилась, затем снова открыла глазки, словно боялась, что, уснув, пропустит самое интересное.
– Так почему же ты в итоге не разорвал отношения с родней?
Лицо его исказилось от боли.
– Я люблю их. Часто мне неловко за то, как они поступают, порой даже стыдно, но это не отменяет того, что я их люблю. Они – часть меня, а сам я – часть своей семьи. Все просто – и одновременно очень запутанно.
Я не могла с этим не согласиться.
Хэйзи остановилась обнюхать ствол какого-то дерева. Взглянув на Флору, я обнаружила, что она все же сдалась и уснула. Я поцеловала ее в макушку.
– Нельзя выбрать лишь те части себя, которые тебе нравятся, а остальное выбросить. Быть частью целого – благословенный дар.
– Это откуда?
– «Вечный Тук». Мне недавно Марло напомнила эти строки. Мы с ней говорили о том, что наши близкие, те, кого мы любим, остаются с нами даже после смерти. Конечно, я не желала ее слушать и не хотела верить этим словам, но они запали мне в душу. Она оказалась права – впрочем, как и всегда. Кажется, за столько лет можно было к этому привыкнуть.