— Чертовски больно, — сказал Ян, сквозь прижатый к губам белый платок. Он посмотрел на платок и увидел на нем пятна крови.
— Так и будет течь. Хорошая, красная кровь. Если начнет подсыхать, достаточно приоткрыть клапан кончиком языка. И время от времени сплевывай кровь. А теперь пойдем. Я понесу сумку, а ты держи у рта платок.
На платформу «Летучего шотландца» оказывается был отдельный вход, о котором Ян даже не подозревал и через который они прошли к хвосту поезда. Далеко впереди Ян увидел огни и проводника, суетящегося возле секции первого класса, находящейся за двигателем. Персональное купе, напитки во встроенном баре, если пожелаешь, затем крепкий сон и побудка в Глазго. Он знал, что есть секция второго класса, потому что видел садящихся в нее пассажиров, копошащихся среди складных стальных коек, терпеливо ожидающих на станции в Шотландии, пока высадятся пассажиры первого класса. Но он никогда даже не подозревал о существовании третьего класса.
Койки были теплые — вот и все, что он мог сказать о них. Не было ни бара, ни буфета, ни обслуги. Скамьи из деревянных планок, предназначенных для длительного сидения, но ни в коем случае не в интересах удобства. Ян ухитрился занять сиденье у окна, так что смог привалиться к стенке, положив голову на сумку с одеждой. фрайер солидно опустился радом, закурил, старательно пустил струю дыма в сторону надписи «не курить». Остальные суетились, усаживаясь, но к тому времени, когда поезд плавно тронулся, сидели уже все.
Это было очень неудобное путешествие. Платок Яна был весь в крови, и он даже умудрился звучно харкнуть, следуя приказу Фрайера. После этого он попытался уснуть, что было непросто, потому что яркие лампы горели над головой всю ночь. Вопреки опасениям Фрайера, никто не заговаривал с ним, даже не обращал на него внимания, даже не замечал его, после того как он продемонстрировал свой кровоточащий рот. Поезд грохотал на стыках, и он, наконец, уснул и с удивлением проснулся, когда его тихонько потрясли за плечо.
— Проснись и пой, старина, — сказал Фрайер. — Половина шестого и чудесное утро. Нельзя валяться весь день в постели. Давай позавтракаем.
Во рту был ужасный привкус, небо болело, тело сводило судорогой от всенощного сидения на жесткой скамье. Но долгая прогулка по платформе на холодном воздухе взбодрила его, и увидев окна буфета, он понял, что голоден, очень голоден. Завтрак был простой, но вкусный и сытный. Фрайер уплатил несколько монеток за чай и полные до краев кубки портриджа, и Ян залпом осушил свой кубок. Человек, одетый так же, как они, поставил на пол чашку чая и сел рядом с Фрайером.
— Рубайте ребята, и айда со мной. Времени в обрез.
Они поднялись из станции на лифте, молча пошли за незнакомцем. Он быстро шагал в холодном рассветном тумане, вошел в здание неподалеку от станции и далее — миновав бесконечные лестничные пролеты — неужели лифты всегда нуждаются в ремонте? — в мрачную квартиру, которая, если бы не большее количество комнат, была бы точной копией той, что они посетили б Лондоне. Ян встал у раковины и побрился древней бритвой, пытаясь обойтись минимальным чистом порезов, затем вновь, с чувством облегчения, облачился в собственную одежду. Он старался не задумываться о том, что в их одеянии, в их окружении испытывал неудобства, хотя пробыл среди этих людей лишь один день. Какова же должна быть жизнь в подобных условиях?
Он устал; мысли становились все неприятней. Двое мужчин смотрели на него с явным равнодушием. Фрайер взял его ботинки, темные глянцевые рабочие ботинки.
— Ну что, неплохо, кореш. На танцы в них, конечно, не пойдешь, но для улицы в самый раз. А я получил весточку, что некая особа будет ждать тебя в вестибюле Каледонийского Отеля. Если пойдешь за нашим другом, попадешь прямиком туда.
— А ты?
— Никогда не задавай вопросов, кореш. Я буду дома, как только управлюсь. — Он обнажил в улыбке множество почерневших зубов и пожал Яну руку. — Удачи.
Ян последовал за проводником на улицу, отставая от него на добрые двадцать метров. Солнце уже растопило туман, и холодный, воздух приятно освежал. Когда они подошли к Каледонийскому отелю, человек пожал плечами, но вошел. Ян протиснулся во вращающуюся дверь и увидел Сару, сидящую за пальмой в кадке и читающую газету. Или делающую вид, что читает, потому что прежде чем он успел подойти, она встала, вышла из-за стола, постояла, будто не замечая его, затем вышла в боковую дверь. Он пошел за ней и обнаружил, что она ждет за углом.
— Все устроено, — сказала она. — Все, кроме лыж. Тебе надо сесть на поезд в одиннадцать утра.
— Достаточно времени, чтобы пройтись по магазинам. У тебя есть деньги?
Она кивнула.
— Ладно, тогда я знаю, что делать. Я думал об этом ночью. Ты тоже ехала в этом поезде?
— Да, во втором классе. Там было сносно.
— Хорошо. Нам предстоит обойти три магазина, в Эдинбурге только они торгуют хорошим лыжным инвентарем. Мы лично будем делать покупки через кассу, чтобы не осталось записей об использовании кредитной карточки. Меня там знают, я скажу, что потерял карточку в поезде, и понадобится не меньше часа, чтобы получить новую, тогда как купить мне нужно сущие мелочи. Я знаю, это сработает, потому что несколько лет назад такое со мной уже было. Они возьмут деньги.
— Такое может сработать раз, но не два. У меня есть карточка на вполне надежный счет, хотя указанной на ней персоны не существует.
— Это даже лучше, ведь ты будешь покупать дорогие вещи: батареи с большим запасом, компасы. Хочешь, я составлю список всего, что понадобится?
— Нет, я привыкла запоминать.
— Хорошо. Ты говорила о поезде. Что я должен буду сделать?
— Ночью мы оба отправимся в Инвернес. Тебя, наверное, хорошо знают в отеле Кингсмилл?
— Вам известно обо мне больше, чем мне самому. Да, меня там знают.
— Мы так и думали. Для тебя на ночь забронирована комната. К утру будет куплено все, что потребуется.
— Ты еще не сказала, какой у вас план.
— Я сама не знаю. Все делалось наспех, в последний момент. Но в горах у нас надежная база. По большей части там бывшие узники, которые всегда рады помочь беглецам. Они на собственном опыте знают, как живется в лагере.
Они остановились в дверях, и она передала ему деньги. Он перечислил все, что ему понадобиться; она кивнула и повторила перечень слово в слово.
Когда они вновь встретились, покупки уже лежали у него в рюкзаке, но лыжи и все остальное, купленное ею, были отправлены на станцию. Они приехали за полчаса до отхода поезда, и Ян внимательно осмотрел багаж. Настолько внимательно насколько мог это сделать без инструментов. Он искал спрятанных клопов.
— Ничего не нахожу, — сказал он.
— К нашему счастью, багажное отделение редко оборудуют клопами. Разве что в особых случаях. Другое дело — во втором классе, где подслушивание и компьютерная слежка — самое обычное дело.
Сара сняла пальто и когда поезд тронулся, села у окна, глядя наружу, где строения сменились серым пейзажем. На ней был зеленый костюм из мягкой кожи, окантованный тем же мехом, что и на шапке. Она обернулась и поймала его взгляд.
— Я восхищен, — сказал он. — В этом наряде ты очень красива.
— Защитная окраска, симулирующая красоту женщины. Но в любом случае, спасибо. Хотя я верю в полное равенство полов, меня не может унизить, когда мною восхищается кто-нибудь, кроме меня самой.
— Как это может унизить? — удивился Ян. — Но не говори, пока не надо. Я сейчас достану из бара чего-нибудь крепкого для тебя. Да и для себя заодно, а потом позвоню, чтобы нам принесли сэндвичи с мясом.
Он чувствовал, что виноват перед ней, но старался не придавать этому значения.
— И оленину, ее в этом поезде очень хорошо готовят. А для начала, наверно, копченого осетра. А под него — оно здесь есть — «Глен Моранже», лучшее и крепчайшее солодовое виски. Ты его пробовала?
— Никогда даже не слышала о нем.
— Счастливица, катишь себе в теплой роскоши по мерзлым горным пустыням, и впервые попиваешь солодовое. Я к тебе присоединюсь.