Успех молодого человека был оглушительным. Много раз его чтение прерывалось криками браво и ура, и завершилось рукоплесканием и пожатиями рук.
Мортимер понял, что именно он – предмет насмешек и литературной сатиры, пришел в бешенство, как говорится, и влепил автору статьи затрещину. Тот запустил стулом ему в голову, не причинил вреда, но сбил две зажженных светильника. Замужняя сеньора каталась от смеха. Эркулес поклялся Вакхом и последовал за баронессой, которая скрылась в ближайшей комнате, пока не утихнет неразбериха. А Пакито усердно кричал: – Тихо! Тихо, сеньоры! Все это плод воображения!
Ман смотрел на всю эту вакханалию, как опрокидываются бокалы шампанского, беспорядок, людей, и с грустью подумал о хозяине. Барон же в эти минуты был на 60 параллели в британских морях в поиске бриллиантов, которыми хотел украсить шею жены! Вот как обстояли дела. На Ноддоке, сотрясаемом ураганом, было куда спокойнее, чем в Тускуло.
Упомянутый скандал положил конец задушевным встречам в доме баронессы, об этом узнал весь город, Пакито с доверительным жаром рассказал о них друзьям. После шумных вечеринок последовали отдельные посещения, преимущественно сочинителя, который наконец завоевал несколькими строчками благосклонность баронессы. Лаис нравились таланты и увлекательные слова.
После неудачного вечера капитан почти не бывал в доме баронессы. По-видимому, он уже не привлекал ее внимания.
Ман узнал, что его хозяин в Висбадене, и написал ему о случившемся беспорядке. Барон получил письмо и подумал: «Вот на что способна спесивая и озлобленная женщина, а потом еще скажет, что я виноват, потому что оставил ее, не принял во внимание, что она такая невинная и чувствительная».
Лаис уже давно горела желанием обыскать комнату барона, хотела знать о жизни мужа, раскрыть его тайны, пусть ценой непорядочности. И все-таки ей было неприятно осквернить священный порог. Но любопытство и ревность человека с бурным нравом возобладало над чувством собственного достоинства. Ночью, когда в Тускуло все уснули, она стала разыскивать в столе мужа что-нибудь, что помогло бы узнать прошлое загадочного мужчины, что-то преступное из жизни мужа.
Вскоре она нашла эбонитовую шкатулку с серебряным рисунком, где было несколько писем на английском, испанском, французском и на арабском языках. Лаис многих не знала, но по характеру и подписи поняла, что письма принадлежат не мужчинам. На самых старых письмах, написанных двадцать четыре года назад, была подпись Сулина, а на современных – Шамаха. Еще в шкатулке были засушенные цветы, пряди волос различных цветов, какие-то кольца, шесть и восемь портретов женщин исключительной красоты, в одежде других эпох и разных национальностей.
Лаис смогла прочесть некоторые письма, но не нашла ничего. Это были любовные письма, оскорбительные, примирительные, обещаний, и всего, что так прекрасно для влюбленных, и так смешно для остальных. Осколки истории, развалины молодости. Поскольку она не нашла ничего удовлетворительного, то воскликнула: «Вот оно, грустное сокровище распутника! В этой шкатулке разве что нет пролитых слез и несбыточных надежд бедных женщин. Сколько таких же несчастных, как я! Если бы эти портреты заговорили, то бесконечно бы жаловались на него и вместе со мной прокляли его и возненавидели. Он обманул и бросил всех этих созданий, как и меня. Ах, сеньор де Раузан, пират прекрасного пола, вы ничего не стоите, но в вас есть неудержимая власть, обольстительная магическая сила, которой вас наградил Дьявол!»
Еще Лаис нашла в комнате барона череп женщины. Она с отвращением и страхом взяла его, затем поставила на место: «Должно быть, это череп сумасшедшей. Что за человек! Также он сохранит и мой!»
Баронесса почти ничего не узнала и вышла из комнаты мужа настолько озадаченная и озлобленная, что не заметила сквозь стеклянные двери спальни скрытую за шторами тень человека Мана.
Тот днями и ночами следил за баронессой, хотя хозяин не поручал ему этого. Он был его верным слугой и не любил Лаис. Ему не нравилось, что та вышла замуж за его хозяина, и следил за ней, чтобы хоть как-то покончить с ней. С первой встречи Лаис и Ман не понравились друг другу. Они уничтожили бы друг друга, если бы могли. Всякий раз, когда Лаис его видела, то вспоминала о лесе Собрир, потерянном письме, последовавшими за этим событиями и приходила в ярость: «Этот человек должен знать все о жизни барона, но скорее мертвый заговорит, чем он. Я должна заслужить расположение этого человека». Она была готова пойти на любую жертву или унижение, лишь бы добиться власти над этим слугой. Вот насколько сильны желания горячих и безрассудных натур!
Вот как сильно значило для Лаис вырвать у барона все его мерзкие тайны. Жрец восстал против идола и решил его отхлестать.
VII
Пользование баней – такое же древнее, как сам мир, и история говорит о них с самого его появления. Для кого-то это гигиена, для кого-то – удовольствие; бани строили и часто посещали, все население учреждало их, как религиозный канон. Гомер говорил о банях Телемако и благовониях, которыми прекрасные рабыни умащивали тело сына Улисса.
Пользование баней, их устройство перешло от греков и римлян к нам. Во времена Цезаря бани были во всех домах, ими пользовались с полудня до самой ночи.
Они были у египтян; известно, что были бани у инков и ацтеков.
Великолепные общественные бани Рима, которые во времена императоров называли термами, не имели себе равных. Их приготавливали для эдилов; были знаменитые Термы Нерона, Тита, Диоклетиана, и так далее.
Сегодня общественные и частные бани не имеют того древнего великолепия; можно сказать, у них его нет. Сегодня ходят в бани приятно провести время, поиграть, развлечься, назначить любовную встречу. Моются только 10%.
Кабальеро де Раузан отвел Эдду в бани Висбадена, в лиге от реки Рин, с целью познакомить ее с высшим светом, заставить полюбить роскошь, изысканность и дружбу высокого тона, ему хотелось, чтобы дочь не принимала обет. Еще ему не нравился упадок духа, отчужденность воспитанницы карлика. Барон уже потерял надежду, потому что Эдда с каждым днем все больше отдалялась от общества, погружалась в меланхолическое уединение, становилась все более неразговорчивой.
Кабальеро незаметно следовал своему замыслу. Прежде чем подготовить Эдду к людям, он отвел ее к живописным местам Таннуса, гулял с ней у подножья городских гор, отвел к раскопкам, где находилось огромное количество старинных ценных вещей, ездил с ней по равнине на красивых конях. Наконец, отвел ее ко дворцу Бибриха, главному строению Висбадена, где есть огромный и прекрасный сад, здание Платц, построенное на холме и предназначенное для охоты. В Бибрихе барон сказал Эдде:
- Все это очень интересно, ведь здание очень напоминает архитектуру господских замков Средневековья.
- Сеньор, – сказала девушка. – Я так устала от этих зверей.
Эдда намекала на бронзовых зверей у главного входа, а в зале множество зверей в различных позах.
Барон промолчал. Он привык слышать подобное из уст дочери и приписывал это не ее хандре, а невежеству и плохому состоянию рассудка.
Согласно привычкам Висбадена, купальщики питаются в час дня за общим столом, где больше двухсот столовых приборов. В столовых есть высокие галереи для музыкантов, которые играют во время еды и время от времени спускаются для получения чаевых. Эдде нравилось давать чаевые за музыку; в три часа, когда сеньоры возвращались к работе, а кабальеро закуривали трубки, она шла в общественные сады, как будто сбегала от отца, или закрывалась в комнате и плакала, обняв голову руками: «Какая же я несчастная! Какая несчастная!»