Бледная и растрепанная, едва одетая Лаис тряслась, как в лихорадке. Было видно, что она встала с кровати. Вероятно, ее мысли были такими же беспорядочными, как и наряд. Приблизившись к гостю, она сказала:
- Вы заставили меня ждать больше двух часов.
- Я прибыл в одиннадцать, но слуги разошлись по комнатам совсем недавно.
- Вы ждали?
- Да, потому что у слуг есть глаза и уши.
- Ладно, поднимайтесь.
- Нет, останемся здесь. В таких случаях опасно уединяться. Здесь мы можем спокойно поговорить и видеть, что происходит вокруг. Зачем мне нужно было заявляться в Тускуло, и что за страхи вас обуревают, согласно вашему письму?
- Барон скоро приедет.
- Прекрасно, он придет в свой дом и к своей жене.
- Да, но я не в состоянии принять его.
- Так станьте в состоянии принять это.
- Вы глупец, Эркулес.
- Ну если я глупец, тогда зачем вы советуетесь со мной?
- Потому что дело касается и вас.
- Мне так не кажется.
- Вы отрицаете?
Послышался странный шум, а луна осветила на миг собеседников и человека, который возвел курок пистолета и направил его на капитана:
- Уходите!
Лаис узнала Мана и упала в обморок.
- Кто вы? – спросил Эркулес.
- Сейчас я барон де Раузан.
- Вы? Слуга?
- Слуга, который пустит вам пулю в лоб, как представитель оскорбленного сеньора.
- Негодяй!
Ман был человеком немногословным и ответил ему пистолетным выстрелом.
Пуля попала в правое плечо капитана, который пошатнулся, но не упал.
- Уходите! – опять повторил Ман, – у меня еще осталась пуля. Убивать вас мне не хочется, но покалечить дважды хотелось бы.
Эркулес направился к дверям особняка, которая предусмотрительно оставил открытой, и его вышвырнули, как злобного пса. Ман вернулся к сеньоре. Та пришла в себя, кинулась в ноги слуге и взмолилась о пощаде. Ман слышал все, что та сказала капитану.
Вот как бывает! Женщина посчитала себя опозоренной, уступив справедливым требованиям мужа, а теперь молила у ног лакея.
- Вы не скажете ничего, ведь не скажете ему или еще кому-нибудь? Ман, распоряжайтесь моей жизнью, украшениями, моей благодарностью! Я буду вашей рабыней, какой позор, какая насмешка! Проклятие!
Ман решил, что ему нечего больше делать и вышел, ничего не сказав сеньоре. Та все так и стояла на коленях и восклицала: пощады, пощады!
У Мана было честное сердце и твердая рука.
На следующий день Ман направился в полицию и заявил, что в особняк Тускуло напали воры, и он, чтобы защитить имущество хозяев и честь сеньоры, выстрелил в одного и ранил, потому что в саду сохранились пятна его крови. Следственное дело, начатое Маном, дальше не продвинулось.
Лаис тяжело заболела и благодаря услугам Пакито, ее навестил доктор Ремусат, но тот не дал никакого рецепта и не прописал никакого лечения. Резко поднявшись, он сказал больной: «Вы поставили передо мной неразрешимую задачу. Вы согрешили, сеньора, и небо наказывает вас».
Сказав это, доктор удалился. Как только он спустился по лестнице, Лаис поднесла к губам пузырек, наполненный какой-то кровавой жидкостью, выпила до дна и сказала: «Лучше смерть, чем унижение. К тому же, ответственность лежит на бароне, потому что его не было рядом, чтобы защитить меня…»
Лаис скончалась, став самоубийцей. Ее предсказание сбылось: она убила себя из-за сеньора де Раузан. Теперь он стоял между двух могил: Эвы и Лаис.
Эркулес сетовал на рану: «Хватит с меня куртизанок. Из-за слабости вечно впутаешься в тысячу переделок. Странно, что та сеньора сказала мне это слишком поздно».
Все дни только и говорили об этой трагедии. Женщины, сначала потрясенные, злобные и праздные ужалили змеей. Затем змея спокойно уползла в заросли, и они перешли к мукам сожалениям и угрызениям совести. Есть что-то жестокое в неравенстве полов, но жестокость не настигает тех, кто выполняет свой долг. Последнее дарует главную добродетель и нравственность.
Смерть Лаис была скорой и бессознательной, неправильной по божественным и человеческим нормам. Душа же Эвы, ставшей ангелом в раю, принялась искать подругу по всем закоулкам планеты.
Если вместо одаренности воображение, вместо сильного нрава упрямство, вместо истинного достоинства тщеславие – все это приведет к злополучному концу. Сеньор де Сан Лус был прав, когда сказал: «Лучше выполнять свое предназначение, а не подниматься на волнах высокомерия или богатства, где не удержишься. Волны, которые поднимаются слишком высоко, разбиваются вдребезги. Какие права имела Лаис, чтобы властвовать над мужем? Он сделал ее равной себе, почему же ее хотелось верховодить и выставить его на посмешище? Брак – это не битва, а союз».
X I
Кабальеро де Раузан вернулся в город ***, овдовев уже во второй раз. Доктор Ремусат первым навестил его. Увидев его с книгой, он спросил, что тот читает.
- Я бросил Вольтера и Бомарше, – сказал кабальеро, – и читаю Франциска де Саль. В жизни есть светлые и мрачные дни, и есть время для смеха и слез.
- Неужели вы плачете?
- Я делаю лучше: размышляю. Поднимаюсь, так сказать, над самим собой, и охватываю горизонты своей жизни, которая сегодня покрыта мраком. Вы, доктор, изучаете физическую боль, а я – нравственную нищету. И каков итог? Вы, покрытый сединами, спокойно приближаетесь к могиле, и если не надеетесь ни на что, то не боитесь ничего. Пока еще молодой, но я тоже приближаюсь к ней, и в моей душе неразбериха.
- Это неудивительного. Я имею дело с материей, а вы – с человеческим духом. В материи есть болезни…
- Душа же полна загадок и ужасов. Физическая проказа имеет противоядие, а нравственная – нет. Казалось бы, человек – это такая ерунда, но какая же мрачная пещера – наша душа! Сколько в ней живет чудовищ! Я пережил десять эпох за двадцать лет, и, хотя я здоров, богат, силен, образован, у меня есть дар и везение, чтобы прожить еще двадцать, я уйду из мира раньше, чем он уйдет от меня. Осяду в родном доме и буду ждать смерти. Буду жить прошлым, как рабочие живут на свои сбережения. Каждый прожитый день вырвет еще один лист моего существования и когда-нибудь лист станет последним. И тогда, доктор, ничего не останется на земле от этого выдающегося организма, как вы называете, который достиг всего, кроме малого, чего хотел на самом деле. Это единственное всегда стояло перед его глазами, но всегда исчезало, как облако на небе наших мечтаний. Единственное, что я любил, что искал. И должен завидовать глупцам и злодеям, которые достигают богатства и почета. Прометей – это языческое творение из плоти и крови. Острый клюв стервятника не настолько мучителен для тела, как для божественной души!
Помолчав, барон добавил:
- Хотя мне еще рано входить в скучное собрание стариков, но я желаю закончить поскорее. Быть немощным стариком – наихудшая смерть. Она губит ударом, великодушно, мучительно и ненавистно. Прикосновение смерти леденящее, но почтительное. Ущерб времени оскорбляет и обесценивает. Я перестаю жить и буду существовать. Отныне я буду человеком-животным, человеком-растением, как все, кто живет для тела, а не для духа или ради возвышенных чувств.
- Вас сломило недавнее горе? Утрата вашей жены…
- Нет. Плохая жена – плохой товарищ, Лаис пала, сделав плохо лишь самой себе. К счастью, у нас не было детей.
- Вы знаете обо всем?
- Знаю от Мана.
- Если бы она была жива, вы бы простили ее?
- Как прощают тех, кого ненавидят. Мной двигает не разочарование, а загубленная надежда. Когда я женился на Лаис, я и так знал, что преданность для нее не свята, но она зашла намного дальше: пошла на преступление и скандал.
В тот день барон получил короткую записку и передал ее доктору. Тот прочел: «Я приняла торжественный обет и одела рясу. Бесполезно спрашивать обо мне, для вас я умерла. Я высушила чернила этих строк вместе с прахом моей матери. Эдда».
Возвращая записку барону, доктор сказал: