— Почему? Почему?! — качала головой женщина. — И почему сейчас, когда ничего нельзя исправить?
— Мир суров, Светлана, — ответила Жанка и погладила женщину по руке. — И мы не боги. Давай посмотрим, что там? Мне кажется, будет интересно.
— Ты со мною забудь обо всём! — пел латинский юноша на чистейшем «самарском» русском — Жанка разбиралась в акцентах Сектора. — Эта ночь нам покажется сном. Я возьму тебя и прижму, как родную до-о-очь…
— Он всегда хотел открыть магазин… — начала Светлана и по лицу её снова потекли слёзы. — И в скорпионы пошёл только для того, чтобы заработать на него, открыть на свои, а не в кредит… И мечтал вернуться сюда, в родной Мирный. «Тут люди добрее», — говорил он…
— Хуан, ты охренел!
Вот так всегда. Стараешься, понимаешь, как отец родной. Работой обеспечиваешь, чтоб скучно не было… А они — свинской неблагодарностью отвечают!
— Интервью через ДВА ДНЯ! Ребята ещё от отмечания твоего вчерашнего концерта не отошли! И сразу работа? Да ещё в таких жесточайших условиях, на территории противника, без поддержки, да ещё и в русском секторе? В самой-самой заднице русского сектора, в заднице мира? Ты точно охренел! — констатировала Паула. Боже, когда она злится, она безумно восхитительна!
— Кто ещё что думает?
— Командор, — осторожно произнёс Тимур, — ты сам объявил, что на какое-то время залегаем на дно. Я отпустил людей. У всех свои дела.
— Людей мы найдём, не проблема, — покачал я головой. Я уже переговорил с Этьеном, — кивок Лёхе, — они возьмут этот заказ. Кроме того будут ещё участники, не имеющие ни к нам, ни к наёмникам никакого отношения.
— Кто же? — ядовито осведомился Макс.
— Ветераны ВКС. Трое или четверо сослуживцев погибшего, плюс те, кого они приведут с собой. Этьен согласился дать два десятка человек, и за работу взял полцены, а эти будут работать вообще бесплатно, только надо оснастить их оружием.
— Ребят, у меня после вчерашнего и сегодняшнего голова болит, — поморщилась Паула. — Давайте ёмко, коротко и только по делу. — Оглядела меня, Дэна, Солёного и Слона, который так и остался работать по новому проекту, домой не ушёл. — А начните-ка, ребятки, пояснением, крайне подробным, почему МЫ должны в это впрягаться?
— Давай начну с последнего вопроса, — криво улыбнулся я, дав отмашку парням: «Погодите, успеете». — Чика, перед нами стоит в данный момент одна единственная, но весьма глобальная задача. Прорыв информационной блокады вокруг нашей группы. Чтобы ты понимала, Феррейра силой выбили у цензуры разрешение для нас на исполнение песен, и это будет нам аукаться всю оставшуюся жизнь, ибо никто в верхах сие действо не забудет. — Я вспомнил картину раздавленной РоРо. Блевотное зрелище! А ведь она чья-то коллега и чья-то любовница! — На нас окрысилась гвардия, и это самое мелкое из зол. Хуже, что гораздо сильнее нас невзлюбило пятое управление. И пусть мы вернули тому гаду его поганый ствол, самого сеньора выперли без пенсии, и держат наготове дубину, чтобы за него расквитаться. Им только повод дай. Да и самих цензоров рано списывать, мы им ничего не доказали, кроме того, что владеем приёмом «бог из машины». Но что Феррейра могут завтра от нас отвернуться — к гадалке не ходи. Там тоже будут внимательно за нами следить.
На этом фоне ни одна благовоспитанная радиостанция нас к себе не пригласит, более того, не станет крутить наши песни в принципе. Ни один массмедийный канал или проект также не станет с нами связываться. Кроме отмороженных, вещающих на узкий круг таких же больных на голову, не представляющих никакого веса и интереса ни для власти, ни для нас, ни для нашей аудитории.
Единственное возможное исключение — частники-барыги вроде Маркуса Манчини, для которых деньги не пахнут. Которые готовы до определённого предела продать душу дьяволу, но заработать на тренде. Причём уверен, сам Маркус не до конца понимает, во что ввязался — он купец, а не политик. Именно поэтому я так быстро, не торгуясь, согласился, пока он не передумал.
Мы в блокаде, сеньоры и сеньорита! — повысил я голос, оглядывая всех. — Наш слушают, передают информацию методом сарафанного радио… Но это всё не то. Любые общественные мероприятия для нас закрыты. И концерт в Атлетико был бы закрыт, кабы не личный интерес во мне Октавио Феррейра.
— Да уж, точно, что личный интерес!.. — Паула про себя выругалась. Надоело ей соперниц гонять. Только-только с Изабеллой насчёт сфер влияния договорились, а тут новая подлянка. И как с этой подлянкой договариваться, если они такие разные и не пересекаются интересами, кроме собственно меня?