ПЛАН КНИГИ
Глава 1 дает краткий обзор каббалистических символов и идей с определенным вниманием к теософии Исаака Лурии, которая имеет особое сходство с юнгианской психологией. Кратко обсуждаются отношения между каббалой Лурии и (Фрейдистским) психоанализом. Юнгианская интерпретация гностицизма показана как модель, при помощи которой он позже постигает алхимию и каббалу. Исследуются отношения гностицизма и каббалы, и рассматриваются родственное отношение Юнга к каббалистическим источникам.
Глава 2 исследует взаимоотношения каббалы и алхимии. Влияние каббалы на алхимию в некоторых деталях рассматривается как фон для утверждения, что Юнг, извлекая духовное и психологическое ядро алхимии, в действительности, воссоздавал каббалистический взгляд на человечество.
Главы 3 – 8 исследуют множество каббалистических символов и идей, которые оказали значительное влияние на взгляды Юнга. "Свадебный" и взаимно объединяющий каббалистический символизм (глава 3) и его концепция взаимозависимости противоположностей (глава 4) отмечена как столь же основополагающая для понимания Юнгом человеческого психэ как coincidentia oppositorum мужского и женского, добра и зла, и т.д.
Глава 5 – сравнительное исследование каббалистического символизма "Другой Стороны" и юнговской "Тени".
Глава 6 рассматривает символы Адама Кадмона и Сефирот, которые Юнг понимал как важные символы Самости.
Глава 7 сосредотачивает внимания на лурианском символизме Разбивания сосудов (Швират ха-келим), и их восстановления (Тиккун). Эти символы воплощают диалектическое противостояние расщепления и сжатия, хаоса и порядка, котороя для Юнга, является динамической основой человеческого психэ.
Глава 8 рассматривает "scintillae" или "искры", образ, используемый каббалистами и гностиками, который Юнг интерпретирует как символы коллективного бессознательного.
Глава 9 требует немного больших объяснений. Юнг может в некоторой степени быть понят как современный каббалист, тем не менее обеспечивший основу для радикальной психологической интерпретации каббалистических символов и идей. Такая психологическая интерпретация была совсем чужда и самим каббалистам, который, основываясь на принципе взаимосвязи макрокосма и микрокосма, считали, что их описание космических событий было столь же глубоким описанием происходящего в человеческой душе. Именно подобная интерпретация каббалы обеспечила главный мотив доктрин хасидизма. Однако, Юнг психологизировал этот процесс лучше, нежели каббалисты или хасиды, живущие в допсихоаналитическую эру, возможно, когда-либо надеялись сделать сами.
В главе 9 я следую примеру Юнга и в психологической интерпретации определенных каббалистических символов и текстов, которые не рассматривал сам Юнг. В действительности, цель этой главы (и этой книги) состоит в том, чтобы применить метод Юнга к основным метафорам лурианской каббалы, – задача, которую Юнг даже не пытался ставить как самостоятельную.
Глава 10 подробно рассматривает проблему отношений Юнга к иудаизму и его спорную позицию в отношении национал-социализма. Мое намерение в этой главе не состоит в том, чтобы найти оправдания для Юнга, а скорее рассмотреть историческую хронологию с целью предоставить читателю возможность лично оценить отношение Юнга к иудаизму и каббале. Эта глава поднимает вопрос о том, предпринял ли Юнг намеренное исключение из его психологии источников еврейского мистицизма, и возможные мотивы, побудившие его к этому. Глава также приводит несколько возможных объяснений очевидно противоречивых высказываний Юнга относительно иудаизма, Гитлера и нацистской партии. В то время как на протяжении всей этой книги я представляю перспективу, с которой юнгианский подход к еврейскому мистицизму может приветствоваться теми, кто не будет глубоко обеспокоен поведением Юнга до, и в меньшей мере после Второй мировой войны, я признаю, что другие могут прийти к другим выводам на этот счет.
Независимо от того, как мы оцениваем личную точку зрения к Юнгу, очевидно, что юнгианская психология многим обязана идеям и символам еврейского мистицизма. Даже если придерживаться твердого (и я уверен, неправильного) убеждения о том, что Юнг был антисемитом, не следует не принимать всерьез его психологию, которая является совместимой, основанной, и, возможно наиболее полно освещающей еврейскую мистическую традицию.
Глава 11 дает подробный анализ "каббалистических видений" Юнга 1944 года. Видения исследуется с точки зрения каббалы и юнгианского подхода к анализу сновидений, проводя параллели между Юнгом и каббалой как основы идеи о том, что сны/видения Юнга выполняли компенсационную и искупительную функцию в связи с его действиями и письмами перед началом Второй мировой войны.
Глава 12 рассматривает вопрос, характеризовать ли Юнга как "гностика" или как "каббалиста", в зависимости от того, насколько Юнг в метафизических и психологических убеждениях разделял эти духовные движения. В течение большей части своей карьеры сам Юнг отрицал любые метафизические стремления, утверждая, что его суждения о Боге" или об "Исконном Человеке", использовались, чтобы на примере опыта осветить аспекты психологии Самости, и что любой поиск внешней "истины" этих архетипических образов был вне область его исследования. Несмотря на это отрицание, Юнг был принят (и раскритикован) богословами, а в его трудах признали важный теологический и метафизический подтекст. Затем, в свои поздние годы Юнг, казалось бы, открыл дверь в науку о Боге, заявив, что кроме всего прочего, существование Бога было для него вопросом знания в противовес вере. После публикации Красной Книги мы теперь видим, что Юнг пришел к этому утверждению намного раньше в своей жизни.
С философской точки зрения, Юнга можно представить как последователя традиции, возникшей еще до каббалы и продолженной ранними христианскими мистиками (и достигшей высшего рационального выражения в философии Гегеля), которая видит Абсолют и человека совершенствующимся сквозь череду конфликтов и противоречий в поисках единства или, как говорил Юнг, путем "индивидуации". Одна из целей главы 12 состоит в том, чтобы найти Юнгу место в этой традиции, сопоставить его взгляды с каббалистическими принципами, а так же с представлениями таких мыслителей как Кант, Гегель, и Деррида, в надежде не только на освещение работ Юнга, но и современного положения дел в каббале. Такие проблемы как метафизический статус, психологические и философские противоречия, роль Логоса и мифа в решении подобных противоречий, и природа мифических символов (каждый из которых освещен в работах Юнга) должны обязательно быть рассмотрены, если древняя каббалистическая традиция желает получить новую жизнь в наше время, а не остаться областью изучения историков и филологов.
Публикация писем Юнга подтверждает, что уже в 1914 он придерживался намного более сложного и детального взгляда на природу мистического символа относительно подразумеваемых объектов теологического дискурса. Например, он предполагает, что прошлая и настоящая болезнь Бога может быть вылечена оценкой Бога как "фантазии", иллюзии, которая столь же "реальна", как и так называемые объекты внешнего мира. Мы увидим, как это представление, которое расценивает определенные "иллюзии" как основу для аспектов действительности, предвосхищается в еврейской мистической традиции.