Девицы играли мало: им больше нравилось слушать очаровавший их прекрасный голос, чем собственную игру. Они все еще внимали пению, когда граф де Агиляр принялся громко стонать.
— Как больно, брат мой, — говорил он, — рана моя ноет все сильнее, и, если придется провести здесь ночь, завтра я умру.
— Увы, — отвечал дон Габриэль, — что же нам делать? Придется пойти в этот дворец и попросить помощи.
Они нарочно говорили громко, чтобы их услышали.
— Это, должно быть, странники, — сказала Исидора, — сейчас ополчение направляется в Туй, и на них, наверное, напали какие-нибудь солдаты.
— Ах, сестрица, — воскликнула Мелани, — не следует отказывать в милосердии людям, которых могут убить нынче же ночью под нашим окном; надобно заговорить с ними и объяснить, что им делать.
Тут Исидора громко произнесла:
— Вы должны постараться выбраться из этого леса, здесь вас подстерегает много опасностей.
Понсе де Леон поспешил ответить ей:
— Мы возвращаемся из Сантьяго, сударыня, на нас напали грабители и ранили моего брата мечом в бок. Еще так недавно он мог идти самостоятельно, но вот силы оставили его; я уложил его под этими деревьями и не знаю, что делать такой темной ночью.
— Нам очень жаль вас, — отвечала Исидора, — за нами дело не станет, вас примут здесь и дадут вашему брату время поправиться.
— Да воздастся вам за это на небесах, — отозвался граф, — скажите же, сударыня, к кому нам обратиться?
— Подойдите ко дворцу и спросите капеллана, — объяснила Мелани, — ему приказано давать приют пилигримам, а мы пошлем вам помощь сразу, как сможем; только не рассказывайте никому, что говорили с нами, однако если вы знаете какие-нибудь романсы, не забудьте их: здесь их очень любят.
Закончив разговор, барышни закрыли окна, погасили свечи и побежали в комнату к донье Хуане, чтобы проведать, как пойдут дела у пилигримов. Вскоре явился капеллан и доложил, что двое молодых людей, одного из которых грабители ранили мечом по дороге из Сантьяго, просят приюта; он добавил, что никогда еще не видел таких красавцев и к тому же, судя по внешности, из благородных семей.
— Они испанцы?
— Нет, сударыня, фламандцы.
— Какая удача! — воскликнула она. — Быть может, они встречали там моего брата и расскажут мне что-нибудь о нем — я так за него волнуюсь; а если бы они знали еще и романсы, то я была бы рада им вдвойне.
— Они утверждают, что знают замечательные романсы, — отвечал капеллан.
Она приказала немедленно позвать их.
— Но, сударыня, — сказал привратник, — раненый вряд ли долго продержится, его надо бы уложить в постель.
— Что ж, будем милосердны, — согласилась донья Хуана, — пусть им отведут комнату во дворце, а мы принесем им поесть. — И то сказать, это было одним из излюбленных благодеяний Хуаны.
Капеллан, который уже понял, что пилигримы сумели снискать расположение, пошел за ними и провел их в весьма красивые апартаменты, те самые, которые обычно занимал, приезжая в эти края, дон Луис. Он приказал приготовить им добрый ужин и рассказал, что донья Хуана и ее племянницы прониклись таким состраданием, что сами придут подавать им и прислуживать.
Когда он ушел, граф Агиляр сказал:
— Ну что же, дорогой брат, — ибо так нам придется называть друг друга, — вот мы и в неприступном замке, куда вы уже совсем было отчаялись проникнуть; разве такое счастливое начало не благое предзнаменование для вашего плана?
— Ах, милый граф, — отвечал Понсе де Леон, — я пока не осмеливаюсь делать столь лестные предположения, ибо сам убеждаюсь, что любви не бывает без волнений и подозрений.
— Вы и в веселии сердечном ищете мучений; подумайте только, что может быть лучше тех прелестных созданий, что будут сегодня с нами за ужином; одна будет нарезать, другая наливать. Не кажется ли вам, что мы подобны Амадису[121] или по меньшей мере Дон-Кихоту[122], что мы в заколдованном замке и изгоняем оттуда фей, стерегущих его уже два или три столетия, и принцессы приходят поцеловать нам руку и снять с нас доспехи.
— Вам бы все веселиться, — возразил дон Габриэль, — сразу видно, что вы никого не любите!
— Я люблю вас, — отозвался граф, — достаточно мне и этого. Да, кстати! Я совсем не рад, что назвался раненым; мне придется казаться печальным, а главное, ничего не есть — а ведь я, между прочим, умираю с голода! Не лучше ли было бы сыграть эту роль вам, которому довольно будет одного присутствия Исидоры!
121
122