— Наберитесь терпения, мой господин, — ответил Ален, — я вас помещу в нашу двуколку, а сверху прикрою ипотекой, под ней тепло и уютно, и никто вас не найдет.
— Не ипотекой, а библиотекой, несчастный, — перебил его Дандинардьер. — Но придумано все-таки неплохо. Ступай-ка туда, посмотри, нет ли там Вильвиля, затем возвращайся и предупреди меня.
Ален вышел и вскорости уже подошел туда, где оставил веселую компанию, — все еще сидели в лесу. Внимательно оглядевшись и убедившись, что враг его господина ушел, слуга вернулся к хозяину и сказал, что людоед давно убрался.
Услышав радостную весть, хозяин воскликнул:
— Так прибавим же новых побед к прежним! Эй, подай-ка мне оружие, доспехи, сапоги да седлай моего доброго Буцефалушку[403]. Ха-ха! Наглец! Вздумал меня преследовать! Ну, покажу я ему, где раки зимуют!
Ален смотрел на него с удивлением:
— Так вы, господин, и в самом деле решили вооружиться? Но у вас голова еще нездорова да и плечи сильно пострадали после происшествия с кроватью.
Дандинардьер сделал вид, что не слышит; он притворился, что разговаривает сам с собою.
— «Я болен, это так, — гордо продекламировал он, — но если сердце цело, оно не станет ждать, чтоб время подоспело!»[404] — Затем комнату вдруг потряс задорный клич: — «С каким теперь врагом я не осилю встречи? Сюда, наваррец, мавр, Кастилья, Арагон!»[405] — Он продолжал громко цитировать знаменитые строки из «Сида», самодовольно радуясь, что так хорошо все их помнит.
Так, вдохновляя сам себя на сечу, он облачился в доспехи и лихо взлетел на своего парадного скакуна, который радостно брыкался и вставал на дыбы — ведь его несколько дней кряду кормили только отборным овсом. Разогнавшись, Дандинардьер на всем скаку ворвался прямо в рощу, размахивая копьем и нанося такие сильные удары по деревьям, что майские жуки осыпались с них, словно осенние листья. Страшный треск ломавшихся ветвей привлек внимание всей компании, и обернувшиеся дамы с удивлением воззрились на всадника в полном боевом снаряжении. Общество разразилось смехом: со всех сторон слышалось звонкое ха-ха-ха, особенно усердствовала вдова, нарочно хохотавшая погромче, чтобы показать свои хорошо сохранившиеся зубы. Дандинардьер же подумал, что она насмехается над ним, и, затаив на нее обиду, нашел способ отличиться. Видя, что на голове вдовы возвышается чепец, украшенный розовыми лентами, он на скаку подцепил его копьем на манер рыцаря, который на турнире сносит голову чучелу.
Однако голова госпожи дю Руэ, оставшись без чепца, заодно лишилась и волос. Дело в том, что шевелюра этой дамы от природы была рыжей, вот она и предпочитала прикрывать огненную копну на голове нежными белокурыми локонами. Можно вообразить ее досаду и огорчение. Чепец был самой яркой и привлекательной частью ее облика, и она принялась испускать вслед ему горестные вопли. Молодой скакун, горячий и пугливый, прямо перед глазами которого теперь болтался этот чепец, шарахаясь и от него, и от криков вдовы, закусил удила и рванул во весь опор.
Все попытки Дандинардьера остановить жеребца окончились бы неудачей, если бы на шум не обернулся Вильвиль. Еще не успев отъехать далеко, он стоял в сторонке и беседовал с мэтром Робером, когда с удивлением узнал во всаднике дворянина-мещанина. Мигом оценивший всю опасность положения, Вильвиль схватил коня под уздцы и остановил его, заодно воспользовавшись удобным случаем для осуществления плана, разработанного накануне вместе с приором и виконтом.
— Итак, господин Дандинардьер, — сказал он, вынимая шпагу, — померяемся же силами — пора наконец перерезать друг другу горло.
Задрожавший от страха бедняга лишился дара речи. При виде сверкающей шпаги он подумал, что настал его смертный час.
— Нет, я не дерусь, — пролепетал он, немного поколебавшись, — я, как человек честный, не стану драться, когда вооружен, иначе у меня будет преимущество.
— Довольно церемоний, — сказал Вильвиль, приставляя к его горлу острие шпаги.
— Ах! Мэтр Робер, я умираю, — воскликнул Дандинардьер, оседая на землю, — скорей сделайте мне кровопускание. О добрый господин Вильвиль, не убивайте меня, — продолжал он, — если же вам претит смотреть на меня в доспехах, то я готов снять их сейчас же.
— Только одно может уберечь вас от моего гнева, — заявил Вильвиль, — я дарую вам жизнь, если вы женитесь на дочери барона де Сен-Тома.
— Укажите только, на которой именно, — спросил бедняга Дандинардьер, — впрочем, если прикажете, то я женюсь на обеих, и на матери с отцом в придачу.
404
405