— Так вы не встретили по дороге вашего брата Зефира[414]? — спросила она. — Время уже позднее, а его все нет, и мне, признаться, тревожно. — Ветры отвечали, что не видели его, но тут Адольф как раз заметил у входа в пещеру маленького мальчика, такого красивого, каким обычно рисуют Амура[415]. У него были крылья из белых и бледно-розовых перьев, такой нежной тонкости, что они казались одним сплошным колыханием; волосы его тысячей локонов небрежно вились до плеч, на голове венок из роз и жасмина; сам он был весел и мил.
— Откуда это вы явились, маленький проказник? — скрипучим голосом прокричала старушка. — Вы один так мешкаете и вовсе не думаете о беспокойстве, которое мне доставляете.
— Матушка, — отвечал он, — я сожалею, что припозднился, хотя и знал, что вы этого не любите, — но я был в садах Отрады, она сама гуляла там со своими нимфами; одна из них плела гирлянду из цветов, другая прилегла на травку и слегка обнажила грудь, чтобы мне удобней было, подлетев, целовать ее; некоторые из нимф танцевали и пели. Сама принцесса прохаживалась в померанцевой аллее, мое дыхание касалось ее губ, я порхал вокруг, колыхая ее покрывало. «Зефир, — говорила она мне, — как ты мил, как ты меня тешишь! Пока ты здесь, я не хочу возвращаться с прогулки». Признаюсь, ласковые слова, произнесенные столь очаровательной принцессой, околдовали меня, и я совсем уж себя не помнил и вовсе бы не решился ее покинуть, когда бы не боялся вас огорчить.
Адольф слушал его с таким удовольствием, что пожалел, когда тот закончил говорить.
— Позвольте спросить вас, милый Зефир, — произнес он, — в каком краю царствует принцесса, о которой вы только что рассказывали?
— На острове Отрады, — отвечал Зефир, — никто из смертных не сумел добраться до него, сударь; только его все и ищут, да такова уж людская доля, что никогда найти не смогут. Тщетно блуждают они вокруг да около и даже иногда льстят себя надеждой, что уже нашли его, ибо случается им попасть в небольшой порт, где живется мирно и спокойно, и есть такие, кто с радостью остается там; но эти острова, что лишь весьма отдаленно напоминают остров Отрады, всегда плавучи: быстро они уходят из-под ног, и алчная зависть, которая не терпит, чтобы смертные тешили себя хотя бы даже тенью счастья и покоя, гонит их оттуда. И вот я часто вижу, как гибнут там люди, весьма достойные лучшей участи.
Принц продолжал расспросы, а Зефир отвечал ему ясно и разумно.
Было уже очень поздно, и добрая матушка приказала детям расходиться по своим щелям. Зефир предложил принцу свою кроватку; у него было очень чисто и не так холодно, как в остальных закутках пещеры; постелью служила тонкая нежная травка с цветами; принц тут же бросился на нее, проведя весь остаток ночи с Зефиром и все это время расспрашивая его про принцессу Ограду.
— До чего же хотелось бы мне ее увидеть! — молвил принц. — Неужели же никак, даже и с вашей помощью, нельзя мне попасть туда?
Зефир отвечал ему, что затея эта опасна, но, осмелься принц ему довериться, он бы мог перенести его туда по широким воздушным просторам.
— У меня есть особый плащ, который я одолжу вам, — добавил он, — если вы наденете его зеленой стороной вверх, то сделаетесь невидимы и никто вас не заметит, а это немаловажно для сохранения вашей жизни, ибо стоит лишь стражам острова, ужасным чудовищам, вас увидеть, и тогда уж не поможет никакая храбрость и вы навлечете на себя страшные беды.
Адольф так страстно желал преуспеть в этом приключении, что, хоть все предложенное Зефиром и было крайне опасно, с радостью решился.
Аврора[416] едва показалась в своей перламутровой колеснице, как он в нетерпении уже разбудил Зефира, еще довольно сонного.
— Я совсем не дал вам отдохнуть, — сказал принц, обнимая его, — однако, кажется, пора уже отправляться.
— В путь, в путь, сударь! — сказал Зефир. — Мне жаловаться не на что, я, напротив, благодарен вам. Ибо, сознаюсь, я влюблен в одну розу, которая весьма горда и своенравна, и не миновать мне сцены, если я не явлюсь к ней, едва забрезжит день; живет же она в одном из цветников принцессы Ограды.
414