— Что она сказала тебе? — жадно спросила Истязелла.
— Что они повернули налево, — сказал Сокрушилло.
— Клянусь своей головой, — воскликнула она, — тебя провели за нос! Это они и были. Беги назад, догоняй их, никакой им пощады!
Сокрушилло начистил семимильные сапоги и, словно обезумев, бросился на поиски; наши юные влюбленные заметили его, как раз когда выезжали из леса, в котором провели ночь.
— Моя Любима, — сказал принц, — вот наш враг, и я готов храбро сразиться с ним, вы же скорее бегите отсюда!
— Да как же, — вскричала она в ответ, — как же мне покинуть вас, о жестокосердный! Неужто вы сомневаетесь в моих чувствах? Но не будем терять ни минуты, и пусть поможет нам волшебная палочка. Во имя царственной феи Друзио, я желаю, — продолжила она, — чтобы принц превратился в портрет, верблюд в столб, а я в карлика.
Ее желание исполнилось, и карлик принялся вовсю трубить в рог. Быстро подбежавший Сокрушилло крикнул ему:
— Эй, хилый уродец, не видал ли ты здесь красивых кавалера с девицей на верблюде?
— Я вам поведаю неложно, — сказал карлик, — коли и впрямь ищете вы юношу прекрасного собой, даму дивной красы и их скакуна, то я их видел давеча: они проезжали здесь веселые и счастливые. Сей юный воитель стяжал все похвалы и награды на всех поединках и турнирах, иже бысть устроены в честь Мерлюзины[95], чей портрет, весьма близкий к оригиналу, вы изволите здесь лицезреть. Несметное множество рыцарей и доблестных знатных ратников преломило здесь копья, источило доспехи, шеломы и щиты. Суровая то была сеча. А наградой стала великолепная золотая пряжка, украшенная жемчугом и брильянтами. Перед тем как тронуться в путь, неизвестная дама обратилась ко мне с такой речью: «Карлик, мой добрый друг, я буду краткой: прошу тебя об услуге во имя твоей нежной подруги». — «Я не откажу вам, отвечал я ей, коли в моих силах исполнить ваше пожелание». — «Буде вдруг ты увидишь великана, ростом выше всех иных, у коего лишь один глаз посередь лба, моли его со всей возможной учтивостью отбыть с миром и не преследовать нас». На сем тронула она поводья своего скакуна, и пустились они в путь.
— В какую сторону? — спросил Сокрушилло.
— Через тот зеленый луг к опушке леса, — ответил карлик.
— Если ты соврал, жалкий пачкун, — проворчал людоед, — я проглочу и тебя, и твой столб, и портрет твоей Мерлюзки в придачу.
Карлик ответил:
— Никогда не был я ни злобным, ни криводушным, и лжи уста мои не ведают. Нет такого смертного, что мог бы укорить меня в бесчестном поступке. Но поспешите, если желаете расправиться с ними до захода солнца.
Людоед скрылся из виду; карлик принял свое настоящее обличье и коснулся палочкой портрета и столба, расколдовав и их.
Какая радость для влюбленных!
— Никогда я еще так не волновался, дорогая Любима, — смеялся принц, — и чем больше я за вас тревожусь, тем сильней моя нежность.
— А вот я вовсе и не испугалась, — сказала она в ответ, — ведь Сокрушилло картин не ест, разве что сожрал бы меня; да ведь я бы с радостью пожертвовала своей жизнью ради спасения вашей, вот только вид у меня был совсем уж неаппетитный.
Сокрушилло же, не отыскав ни принца, ни его возлюбленной, вернулся в пещеру, устав как собака.
— Как! Снова без них?! — вскричала Истязелла, вырывая свои взъерошенные лохмы. — Не подходи ко мне, или я тебя задушу.
— Да нету их нигде, — ответил он, — я встретил лишь карлика со столбом и картиной.
— Клянусь своей головой, — продолжала она, — это же они и были! Дура же я, что доверила тебе нашу месть, ну что ж, придется самой итить: теперь я надену сапоги да быстрее твоего побегу[96].
Она надела семимильные сапоги и пустилась в путь. Как теперь принцу с принцессой спастись от этих чудовищ? Истязелла все ближе, на плечах у нее пестрая змеиная кожа, а в руке тяжелая палица, взглядом рыщет повсюду, а влюбленные в страхе наблюдают за ней, спрятавшись в лесной чащобе.
— Теперь нам не спастись, — сказала со слезами Любима, — один ее вид леденит мне кровь; она сообразительнее Сокрушилло. В один присест она нас съест — вот и весь суд[97].
— Амур, о Амур, не покидай нас, — вскричал тогда принц, — есть ли в твоем королевстве сердца более нежные, чувства более пылкие? Ах! Моя дорогая Любима, — продолжил он, беря ее за руки и страстно целуя их, — неужто вам суждена столь страшная погибель?
— О нет, — ответила она, — будем храбры и стойки: давай же, палочка, делай свое дело. Во имя царственной феи Друзио, я желаю, чтобы верблюд стал ящиком, мой дорогой принц прекрасным Апельсиновым деревом, а я полетаю вокруг него в образе Пчелы.
95
96
97