Когда «боинг» с мертвыми пилотами, командиром корабля и стюардессой Сью, с пассажирами, усаженными в хвосте (их кисти перехватили проволокой), рвал облака, минуты и мили, отделяющие его от бессмертия, Валид все же спросил у Аль Шехри то единственное, что волновало в пронзительный момент желания ясности: почему шайтан сам проводил его к вратам рая? Нет ли и здесь искуса и ловушки? Но Аль Шехри успокоил его:
— Добро и зло — ядрышко и скорлупа одного ореха. Одно ведет к другому. Выбор твой — колоть или не колоть скорлупу. Выбор — вот главное!
Валид с благодарностью в последний раз посмотрел на скелет товарища.
Быстрая птица снижала высоту, и вскоре тень от нее и ранний солнечный луч, отраженный от ее крыла, оба упали на город, именуемый Новым Йорком.
Паша в Москве в ожидании славы
11 сентября 2001-го. Москва
Паша Кеглер, оказавшись в столице, долго не мог понять, куда же это его занесла нелегкая. После Ходжа-Бахуитдина Москва казалась гигантским будильником, заведенным пружиной немыслимой силы. «Может, это с похмелья», — думал он, стараясь определить, откуда берется страх того, что сейчас, вот-вот тяжелая часовая стрелка ударит его по темени и он оглохнет от петушиного крика осеннего московского дня. Так было утром. День прорывался в его одинокое одноклеточное жилище позвякиванием трамвая, криками футболящих бездельников, уже с утра оседлавших спортивную площадку под окном. Потом зазвонил телефон:
— Пашка, ну наконец! Ну и что ты обо всём этом!
Кеглер сперва даже не узнал знакомого. Звонил школьный ещё его приятель. Ей-богу, год, наверное, не говорили. И на тебе, вспомнил.
— Ужасно, конечно. Хотя. Сами виноваты. Думали, всех мощней!
Кеглер не мог понять, о чём говорит приятель. Уж никак тот не мог знать, что он только вчера вернулся из Афгана и подавно о том, что сейчас в этом Афгане происходит. Надо было бы дать им здесь пресс-конференцию.
— Старик, прости, я только вечером из Афгана. Спал. Знаешь, там при мне Ахмадшаха грохнули.
— Какой шах! Старик, какой Афган? Чего ты в эту тьмутаракань? Ты бы еще на Луну слетал… Ты мне про Америку скажи, как думаешь? Кто их так приложил? Ты же журналист, в самом деле!
Кеглеру пришлось признаться, что он, хоть и журналист, но понятия не имеет о том, что произошло в Америке. Приятель, к несчастью, от этого известия пришёл в подлинный восторг:
— Как думаешь, это японцы? Красная армия камикадзе есть, они за Хиросиму мстят. Опытные пилоты. Красота. Сорок тысяч трупов!
Приятель, опустошив запас своих фантазий, исчез ещё на год, два, а может быть, и навсегда из кеглеровской тугой, как мышца атлета, жизни. Зато прозвонился Логинов:
— Ну что, добрался?
— По мне, лучше в Ходже было, чем тут. Город бодрых утренних идиотов. Там хоть спать не мешали.
— А-а, ну ладно. Спи дальше, русский богатырь Кеглер. Это я так. Можно сказать, волновался. Думал, ты уже вовсю интервью раздаёшь.
— Да, интервью. Мне до тебя как раз лекцию прочли, что наш Масуд на хрен никому не сдался.
— После вчерашнего? У тебя и впрямь, Кеглер, не все чашки на полке? Так немцы про таких говорят.
— А при чём тут чашки? — Вместе с подступающим очередным приступом злобы на Логинова Паша ощутил признаки жизни в членах.
— Да при том. Покушение на Шаха и Нью-Йорк — это одних рук дело. Это большой план, я тебе говорю. Я уже пять интервью дал. Мои немцы шалеют, они вообще про такое не думали. Потому как тут — обобщение, исходящее из индукции, а не дедукции. Им это трудно. Но учатся. У Володи Логинова! — он явно пребывал в возбуждении.
Кеглера вдруг озарило. Что ж, выходило, что одноклассник и впрямь рассказал правду? Неужели он проспал миллениум? Чертов Масуд!
— Так это что, японцы? — жалобно спросил он, выигрывая время и нащупывая ладонью на тумбочке пульт от телевизора.
— Это не японцы, Кеглер, — серьёзно ответил голос в трубке, — этолибо Усама бен Ладен, либо Зия Хан Назари. И, поверь мне, это либо тот, либо другой нас чуть не взорвал с Масудом. В любом случае ты теперь знаменитость, Кеглер. Вот что я хотел тебе сказать.
— А я ещё плёнки в бюро не оттащил.
Паша нащупал пульт и принялся выуживать уплывшие под кровать тапки. На ожившем экране птичка самолёта отважно клевала пылающий отражённым солнцем огромный столб. Бежали люди.
— А зачем? — вдруг вырвалось у похмельного взъерошенного человека беспомощное слово. На вопрос «зачем» Логинов отвечал в течение всего предыдущего дня, проведённого в редакции «Голоса Европы», куда его направила Ута. Отвечал так часто, что, как говорится, сам понял. Но именно Кеглеру он объяснять не захотел. Чтобы не разменять на сонное, мелкое, сугубо журналистское зерно то своё понимание, которое обещает вырасти, наконец, в цельную картину будущего мира.