Вывод дивизии Ютова
1989 год. Афганистан
Дивизия Руслана Ютова покидала провинцию Балх последней. Разведчики Руслана Руслановича поработали если не на славу, то добротно. И гэбэшный подполковник по делу помог. Так что с командирами Масуда было оговорено и скреплено «товарной» печатью соглашение о «последнем дне». Масуду можно было верить, и теперь генерала Ютова куда больше волновало его собственное воинство, упившееся до полоумия. Относительно мирное соседство с душманами, достигнутое умным Ютовым, имело оборотную сторону: торговцы немедленно пополняли дивизионные закрома, какие запреты ни вводи, как ни грози младшим офицерам, прапорам да сержантам. Все одно. Здесь уже поняли то, чего никак не возьмут в толк на Большой земле, — мир держится на торговле. Простые солдатики эту истину ухватили в общении с басмачами куда быстрее, чем инструктора ЦК КПСС. «Ну, ничего, — думал Ютов, — ничего, вернутся его „афганцы“ на родину, поснимают фуражки да береты и поучат жизни тех инструкторов. Если выберутся отсюда на своих двух или хоть на четырех ногах». Об уходе войско, конечно, прознало заранее, несмотря на все игры в военную тайну, и тут же взялось готовиться, вспоминать родные нравы.
— Как будто завтра жизнь закончится, а не начнется, — на днях уже сказал он адъютанту Соколяку. Тот усмехнулся:
— Смерть начинается там, где заканчивается жизнь.
Год назад Соколяк едва успел выбить из рук обкуренного десантника автомат, когда тот, не моргнув белесым выпуклым глазом, запустил очередь в штабных генералов и полковников. В тех глазах не было жизни.
Однако войско, как море, раскачивалось от утра к вечеру, от прилива к отливу, но не выходило из берегов. Ютов уже надеялся, что еще день — и оно вытечет рекой сквозь темные ущелья, и афганцы будут смотреть этой мутной февральской воде вслед с утесистых берегов. Может случиться, что разведчики напорются на минное поле, может быть, пара «стариков» поднимут бузу, но в целом вывод его дивизии пройдет под знаком мирной звезды. Так же считали и штабные, те, кто еще оставался в «сознанке». Так бы и было…
Но днем пришел черный приказ от Главпура. Лучше бы его вообще не было, этого Главпура. Лучше бы Горбачев с него начал свою «Женеву». Главное политуправление Советской армии приказывало авиации нанести ракетно-бомбовые удары по позициям моджахедов на пути следования уходящих колонн. Во избежание нападения с флангов.
Ютов обхватил голову руками. Эти сволочи даже закончить войну не могут по-человечески. Руслан Русланович сочно стукнул кулаком по столу, и тяжелая, из кости, индийская пепельница подскочила в испуге.
— Соколяк! — крикнул он, и адъютант черным вопросительным знаком вырос на пороге.
— Политруки решили отутюжить ковром на прощание. Суки. — Ютов не стеснялся в выражениях перед офицером, ставшим его тенью.
— Кто-то «там» орден захотел. Верно. Потом будет труднее колодку удлинять.
Ютов еще раз приложил стол, но на сей раз ладонью, бережнее.
— Масуд не простит обмана. Иди к Масуду. Пусть узнает.
У Ютова была отлаженная схема обмена информацией с командирами Масуда через посредников, но сейчас идти этим путем не было времени. Очень не хотелось рисковать Соколяком, но никому другому не мог он доверить поручение, за которое его самого с легкостью отдали бы под трибунал «те». Если бы прознали.
Соколяк прищурил глаза. В заостренном русском лице проявилось монгольское. Поручение его явно не привлекало.
— Лев не простит бомбежки. Но будет поздно. Отольется Наджибу. Но для нас война закончится, — медленно, хирургически расчленяя слова на слоги, выговорил он.
Ютов поднялся из-за стола, подошел вплотную к Соколяку. Со стороны могло показаться, что одна тень накрыла другую — генерал был выше ростом и пошире в плечах сухого, жилистого, подсушенного солнцем адъютанта. Многие удивлялись, зачем Ютову такой, тем более не свой, не кавказец.
— Война не закончится для нас с тобой ни-ког-да! Масуд не простит обмана. Ты, Соколяк, — так же дробя слова молотом языка, произнес Руслан Ютов, — поторопись и донеси до него одно: самолеты поутру — это кара свыше. И ему, и нам. Иммануил Кант говорил: из кривого дерева, из которого стругается человек, нечто прямое вряд ли выстругать. Он должен понять. Он не должен ударить нам в спину.
Соколяк ничего не ответил. Ясно было, что Ютов принял твердое решение. Только желваки, заигравшие на скулах адъютанта, сообщили генералу о его мнении — Панджшерский Лев забьет им штырь в самую спину по позвоночник. Но, прежде чем это общее случится, его, Юрия Соколяка, с большой вероятностью посадят голым затылком под тяжелый бомбовый град асов грозного авиатора Руцких. Чтобы мог углубить свои мысли о каре небесной… Однако Соколяк умел подчинять сомнения и страхи — не подчиняться, как собака (хотя кто знает, что собака именно подчиняется, а не делает осознанный выбор ради одной лишь ей ведомой цели?) — присоединять свои личные страхи и сомнения к более общим страхам и сомнениям. Благодаря этой методе бесцельная жизнь обретала смысл и даже объем и, как ни странно, упрощалась. И это присоединение Соколяк осуществлял в форме персональной, через Ютова, которому, так считал адъютант, кто-то при рождении наверху выдал пропуск в мир того самого общего.