Выбрать главу

Начало ноября, а снега навалило выше крыши. Намного холоднее, чем в уже родном Уссурийске, до которого доходит теплое дыхание океана. До Хабаровска не доходит… Ветер, мороз, а ты, пятнадцатилетний пацан, только три месяца назад оторванный от дома, наравне со старшекурсниками, наравне с участвующими в параде курсантами, солдатами и офицерами, с утра до вечера маршируешь на плацу в тоненькой черной шинели, в таких тяжелых яловых сапогах, весь продрогший и уставший до чертиков. Собрав силу воли в кулак, сжав зубы, чтобы не заметили твою слабость и не сделали объектом насмешек и издевательств. Я — не слаб! Я — не сдамся! Левой! Левой! Я — суворовец! Я — кадет!

Еще этот такой неудобный барабан… Бум-бум-бум… Бум-бум-бум… Перехват палочек в одну руку, теперь вынести локоток на уровень плеча, левой, левой… И контроль выправки, не дай бог, в твоих движениях заметят усталость, ты — кадет, а значит должен отличаться только в лучшую сторону… Плечи расправлены, походка легкая и стремительная, и чтобы никто не догадался, что тебе самому кажется, что ты сейчас упадешь и умрешь от перенапряжения на этом промерзшем плацу…

Зато как приятно замечать, как восхищенно и уважительно качают головами солдаты и курсанты, наблюдая за прохождением коробок суворовцев. А вы как хотели? Мы — суворовцы! Мы — кадеты! И забывается усталость, и откуда-то берутся силы, и ты не идешь, а летишь по плацу, словно красивая заводная игрушка, которая не имеет предела сил и слабости. Левой! Левой!

Приходишь в теплую и желанную казарму, а тебя поджидают новые трудности. Первый курс располагается в одном помещении вместе со вторым, и беда «мальчикам» от «стариков». Раз ты «мальчик», значит, по просьбе «старика» должен подшить тому подшиву, начистить сапоги, пряжку ремня, сбегать в буфет за булочками, рассказать на ночь сказку… Это не считается унижением, это само собой разумеющееся… Но почему с этим не соглашается сердце? Ах, ты не согласен!? Значит, ты — борзой «мальчик»?! Тогда получай! И спасти от этих унижений тебя могут только твои земляки-«старики», которые не могут сидеть и безотлучно тебя опекать. А значит, хочешь — не хочешь, а чаша сия тебя не минует… И здесь главное — не сломаться. Будешь унижаться — к тебе будут относиться как к животному, втаптывая все сильнее в грязь. Будешь сопротивляться — несколько раз получишь, зато будут уважать.

Я устало сидел на табуретке возле своей кровати, когда меня окликнул второкурсник:

— Эй, мальчик! Иди сюда!

В душе я чертыхнулся, но не выполнить такую безобидную просьбу «старика» нельзя. Может быть, пронесет? Настороженный я подошел к «старичкам», которые вольготно развалились на кроватях.

— Мальчик, — доброжелательно произнес один из них, — ты после кадетки в какое училище хочешь пойти?

Все с веселым видом ждали ответа, от которого зависели их дальнейшие действия. Если «мальчик» скажет что в танковое, значит, будет ползать по проходу, изображая танк, если в летное, значит с растопыренными руками бегать между кроватями, изображая самолет…

— В Новосибирское политическое, — не ожидая подвоха, отвечаю я.

— Ага, значит, в комиссары пойдешь, — почесал второкурсник затылок, — о, придумал!

Он вытащил из-под кровати обломок палки и сунул мне в руки:

— Так, сейчас ложишься в конец прохода, затем кричишь: «За Родину! Ура! Вперед!», ну, кино видел, как политрук Клочков, и типа поднимаешь бойцов в атаку. Бежишь по проходу, и тут тебя «убивает», ты падаешь, только, чтоб красиво, понял?

Второкурсники весело загоготали от находчивости товарища.

Меня бросило в жар. Они не только пытались унизить, но и пытались посмеяться над моими идеалами!

— Ну, давай! Чего молчишь? — нетерпеливо потребовал «старик».

— Не буду! — твердо произнес я.

— Не понял!? Ты чего? Оборзел?! — поднялся с кровати обескураженный от наглости «мальчика» «старичок», — А ну, давай!

— Не буду, — твердо повторил я, глядя тому прямо в лицо.

«Старик» отвесил мне мощную оплеуху.

— А я говорю — делай!

— Не буду, — с ненавистью ответил я, и получил мощный удар под дых, от которого меня скрутило, и с трудом преодолевая боль — выпрямился, чтобы показать мучителям, что мне не больно.