— Товарищ преподаватель, суворовец Ветошкин для сдачи экзамена по истории прибыл!
— Берите билет.
— Билет номер девятнадцать! — громко докладывает суворовец, чтобы было слышно за дверью.
— Садитесь, — показывает на стол преподаватель.
Ветошкин садится и начинает писать на листке всякую ахинею. Немного пописав, с озабоченным видом заглядывая в свою ахинею, спрашивает у преподавателя:
— Разрешите карты посмотреть?
— Посмотрите…
Он подходит к картам и начинает озабоченно ковыряться в них. Не та… Тоже не та… Оп — па, появляется между досок уголок подготовленного заранее ответа на вопросы, просунутого между досок наблюдающими за товарищами кадетами. Спасибо, пацаны. Он садится за стол и готовится к ответу.
Преподаватели не могли нарадоваться подготовленности воспитанников…
Готовиться к выпуску начали задолго. По великому блату доставали пятиугольные погоны, давным-давно снятые со всех видов довольствия. Потому, что были они, изготовлены для носки на кителях старого образца, путем пристегивания на пуговицу. И было их очень удобно после получения заветного краба, носить с внутренней стороны кителя, продев через дырку под пуговицу на закрутку краба. На погон наносили краской буквы — Ус СВУ.
Под размер погона вырезали картонку, которой придавали красивый вид путем раскрашивания, нанесения полей, и в алфавитном порядке вписывали весь родной взвод. Фамилия, инициалы, а через черточку — военное училище, в которое уезжает товарищ. Потом все это заклеивалось под целлофан и бережно припрятывалось до выпуска.
Пришедшему фотографу заказали фотографии, обязательно одну — ротой, вторую — взводом.
Форма постирана, наглажена, подшита. Чтобы стрелки на брюках лучше держались, изнутри по ткани проведено влажным куском мыла. Наиболее модные в фуражки под кокарду подставляли ручки от алюминиевых ложек, пытаясь придать фуражке вид сшитой под заказ. Форма подогнана по фигуре, и кадеты с удовлетворением оглядывают друг друга. Такими мы запомнимся друг другу навсегда… Такими мы придем в военные училища… Такими нас увидят другие кадеты…
— Мужики! — оглядывает других кадет иркутянин Ганза, — Запомните! Если кто проездом или случайно окажется в Иркутске, или приедет служить, у вас всех есть мой адрес. Любая проблема, любая просьба — будет выполнена. Вы просто скажите, я — Уссурийский кадет, учился вместе с Андреем, мои родители все для вас сделают!
— Кто будет во Владивостоке — милости прошу ко мне, — подхватывает Колобков.
— Мои вас примут в Дальнереченске!
— Клянусь, в Находке мой дом — ваш дом!
Все клянутся, что где бы они встретились, куда бы ни занесла судьба — всегда оказывать друг другу поддержку и помощь…
Три роты суворовцев стоят на плацу. Триста человек. Триста будущих курсантов. Мы знаем, что мы — кадеты! Триста будущих офицеров. Мы положим все силы, чтобы прославить свою кадетку! Будут среди нас генералы, ученые, поэты, — но все они будут жить ради Родины! И самое первое звание патриота России нами заработано, и звучит оно гордо и несгибаемо — Кадет! Да будем мы первыми среди равных, потому что с детских лет надели погоны, отринув все блага и соблазны гражданской жизни ради нашей великой России! И вручаем наши жизни и судьбы — тебе, Родина!
— Суворовец Карамышев!
— Я!
— Ко мне!
— Есть! — печатая шаг, приближается к начальнику училища генерал-майору Пироженко.
— Поздравляю с окончанием Уссурийского суворовского военного училища! — вручает генерал аттестат и желтый, сверкающий знак с барельефом Александра Васильевича Суворова.
Вот он, долгожданный краб, символ принадлежности к кадетскому братству! По нему меня будут признавать побратимы-кадеты, и он будет накладывать на всю мою жизнь дополнительный груз ответственности! За все кадетское братство! И за Уссурийскую кадетку в отдельности! Мы разлетимся по военным училищам всей страны, и принесем с собой все то, чему нас учили здесь, что воспитали в нас. Мы знаем, что нас там ждут, нас примут и помогут наши старшие кадеты, наши «старички», «дедушки» и «прадедушки». И за каждую ошибку нам придется отвечать перед всем кадетским братством, которое ошибок не прощает.