- Как только ты придешь к выводу, что я не могу работать, я уйду. Часы можешь оставить себе. Я не буду спорить. - Брехло ты.
Я посмотрел ему в лицо. Он посмотрел на меня.
- Нет, ты не брехло, - произнес он голосом, полным изумления.
- Нет.
- И ты согласен передать часы Тинкеру, чтобы они хранились у него? - Он ткнул большим пальцем в сторону огромного негра в яркой рубахе, который, сидя в кабине бульдозера, жевал фруктовый пирог, купленный в "Макдональдсе", и прислушивался к нашему разговору.
- На него можно положиться?
- Можешь не сомневаться.
- Тогда пусть он хранит эти часы до тех пор, пока ты не выгонишь меня с работы или пока не наступит для меня время возвращаться в школу в сентябре.
- Это - твоя ставка. А какова будет моя?
Я показал на свое заявление у него в руках.
- Подпиши это, - сказал я, - и мы квиты.
- Ты с ума сошел.
Я подумал о Долане, об Элизабет и промолчал.
- Ты начнешь с черной работы, - предупредил Блоке?
- Будешь разбрасывать лопатой горячий асфальт из грузовика в выбитые ямы. И совсем не потому, что мне нужны твои идиотские часы - хотя я с удовольствием заберу их, - просто все так начинают.
- Хорошо.
- Лишь бы между нами все было ясно.
- Согласен. Мне все понятно.
- Нет, - покачал головой Блокер, - тебе ничего не понятно. Но ты поймешь.
***
Следующие две недели буквально вылетели из памяти. Помню, что шел за грузовиком, захватывал лопатой горячий асфальт, укладывал его на выбоины, трещины, утрамбовывал и шел дальше за грузовиком, пока тот не останавливался у следующей прорехи в дорожном полотне. Случалось, что мы работали на главной улице Лас-Вегаса, Стрипе, и я слышал серебряный звон монет, которые сыпались, когда кому-то выпадал джек-пот. Этот звон просто стоял у меня в голове. Я поднимал голову и видел, как Гарви Блокер смотрит на меня странным и вместе с тем сочувствующим взглядом, причем его лицо колышется в волнах жаркого воздуха, поднимающегося от нагретого асфальта. Иногда я смотрел на Тинкера, сидящего под парусиновым тентом, покрывающим кабину его бульдозера, и тогда негр поднимал часы моего прадеда и покачивал их на цепочке, а они отбрасывали серебряные блики.
Самым главным было не потерять сознания, не упасть в обморок, как бы плохо мне ни было. Я продержался весь июнь, затем первую педелю июля. И вот однажды Блоке? подошел ко мне во время обеденного подрыва, когда я дрожащими руками держал сандвич. По большей части дрожь не покидала меня до десяти вечера. Это из-за жары. Приходилось выбирать - дрожать или падать в обморок, тогда я вспоминал про Додана и решал: лучше уж дрожать.
- Ты все еще не стал сильным, приятель, - сказал мастер.
- Нет, - согласился я. - Но, как принято говорить, ты бы посмотрел на материал, с которого я начал.
- Я все время оглядываюсь на тебя и жду, что увижу, как ты лежишь посреди мостовой, а ты все не падаешь. Но ты не выдержишь.
- Выдержу.
- Не выдержишь. Будешь так идти с лопатой за грузовиком, наверняка сломаешься.
- Нет.
- Впереди самая жаркая часть лета, приятель. Тинк зовет ее сковородкой.
- Я справлюсь.
Он достал что-то из кармана. Это были часы моего прадеда. Он бросил их мне на колени.
- Забирай свои дерьмовые часы, - сказал он, не скрывая отвращения. - Мне они не нужны.
- Но ведь мы заключили с тобой сделку.
- Я расторгаю ее.
- Если ты уволишь меня, я обращусь в суд, - предупредил я. - Ты подписал мое заявление. Ты...
- Я не увольняю тебя, - сказал он и отвернулся. - Тинк научит тебя управлять экскаватором.
Я долго смотрел на него, не зная, что сказать. Моя классная комната, где я учил третьеклассников, такая прохладная и уютная, еще никогда не казалась мне столь далекой.., и все-таки я не имел ни малейшего представления о том, как думают люди вроде Блокера или что он имел в виду, когда говорил со мной. Я знал, что он одновременно восхищался мной и презирал меня, но не мог понять, почему.
А какое тебе до этого дело, милый? - внезапно услышал я голос Элизабет внутри себя. Тебе нужно заниматься Доланом, Помни о Долине.
- Зачем это тебе нужно? - спросил я его наконец.
Он посмотрел на меня, и я увидел по его лицу, что в нем борются два чувства - изумления и ярости. И все-таки мне показалось, что верх одерживает ярость.
- Не могу понять, приятель, что с тобой происходит. За кого ты меня принимаешь?
- Я не...
- Неужели ты думаешь, что я хочу твоей смерти из-за этих дерьмовых часов? Ты действительно так считаешь?
- Извини меня.
- Извини, извини. Не встречал еще несчастнее идиота. Я спрятал в карман часы моего прадеда.
- Понимаешь, приятель, ты никогда не станешь сильным. Есть люди и растения, которые выдерживают жар солнца и становятся крепче от этого. А есть такие, что вянут и гибнут. Вот ты погибнешь. Ты это хорошо понимаешь - и все-таки отказываешься работать в тени. Почему? Почему ты так насилуешь себя?
- На то у меня есть причина.
- В этом я ничуть не сомневаюсь. И пусть Господь Бог поможет тому, кто встанет у тебя на пути. С этими словами он ушел. Типкер направился ко мне, улыбаясь до ушей. - Как ты, сумеешь управлять экскаватором?
- Пожалуй, - ответил я.
- Я тоже так думаю, -заметил он. - Старина Блоке питает к тебе слабость, только не знает, как выразить это.
- Да, я обратил на это внимание.
- А ведь ты настойчивый сукин сын, а? - засмеялся Типкер.
- Надеюсь, - согласился я.
До конца лета я управлял экскаватором, и когда осенью вернулся в школу почти такой же черный, как сам Тинк, остальные учителя перестали надо мной смеяться. Иногда они искоса посматривали на меня, когда я проходил мимо, по больше не смеялись.
У меня была своя причина. Именно так я объяснил свое желание работать на ремонте шоссе. Я провел это страшное лето не из-за каприза. Мне было необходимо снова обрести форму. Для того чтобы вырыть могилу для мужчины или женщины, не обязательно прибегать к таким решительным мерам, но я имел в виду не мужчину и не женщину.