– Ну да, квартира эта просто наказание!.. Может, нынешней зимой теплее будет. Мне на работе посулили отпустить дров.
Смысл этих слов был такой: ладно, проветривай, коли это так нужно...
Прошло десять дней. Я придерживалась своих правил и лишь один раз встала поздно и пропустила утреннюю гимнастику. Самое трудное – это обтираться холодной водой. Бр-р! Подумать, что еще в песне об этом поют! Да и не верю я, что это так уж полезно. Разве что заставляешь себя делать что-то неприятное. Характер воспитываешь.
Вчера вечером ходила к тете Эльзе. Она сама меня пригласила. О моем недавнем позоре она даже не заикнулась. Мне хотелось дать ей понять, что теперь я совсем другая, но неловко было заговаривать об этом. На всякий случай . я старалась повернуться к ней так, чтобы она видела мою шею.
Странно, что у себя дома все люди выглядят совсем иначе, чем в другом месте. Даже тетя Эльза. Она дома совсем другая: у нее, оказывается, есть родители, а для них она вроде как девочка. Смешно, но так оно и есть. Когда я пришла, она вслух читала что-то матери и отцу, который уже годами не встает с постели. Точь-в-точь как я читаю бабушке. Мать тети Эльзы я уже видела в больнице. Она выглядит важной, внушительной, и рядом с ней все кажутся детьми, несмышлеными и непослушными.
Когда стали пить чай, пригласили и меня. Я поблагодарила и уселась за стол, на котором, кроме большой скатерти, перед каждым еще лежала отдельно маленькая салфеточка, величиной с носовой платок. А может, это и были носовые платки для тех, кто забыл свой дома?
Чего я только не пережила за этим столом! Ух! Я, конечно, все время приглядывалась, как пьют чай другие, и брала с них пример. Мне очень не хотелось осрамиться, чтобы не подвести тетю Эльзу – ведь она представила меня отцу и матери как своего друга!
Я прямо вспотела, стараясь не погрешить против правил приличия, но все-таки ошибалась на каждом шагу.
Взять хоть щипчики для сахара – неужели есть специальные фабрики, чтоб изготовлять такое? Для чего они нужны? По-моему, только для важности. Все же я подцепила кое-как кусок сахару, но донести его мне не удалось. По пути он шлепнулся на край масленки. Я с испугом схватила его пальцами и бросила в чашку, отчего чай брызнул во все стороны. Тетя Эльза от души рассмеялась, но ее мать даже не улыбнулась, а только кашлянула. Конечно, человек всегда может кашлянуть – что тут такого, случается! Но мама тети Эльзы кашлянула как-то так, что меня в жар бросило.
Проклятый сахар! Раз уж он очутился у меня в чашке, так надо было, чтобы он растаял, и я принялась размешивать чай. Но мешала я недолго, потому что мать тети Эльзы тут же заметила:
– Милое дитя, зачем так энергично? Ты будто в колокол звонишь.
Будто в колокол! Хорош колокол – едва-едва звякает! Ох, тетенька, пришли бы в нашу школу на праздничный вечер, когда нас чаем поят, вот уж где колокольный звон!
Впрочем, что говорить: приличнее, конечно, есть без шума. Я улыбнулась и извинилась, хотя чувствовала себя очень неважно.
Тетя Эльза поскорей принялась расспрашивать меня о школе, чтобы перевести разговор на другое. Бутерброды с ветчиной и кильками были очень вкусные, только вот есть их приходилось ножом и вилкой.
Наша беседа была в самом разгаре, когда с другого конца стола донеслось:
– Милое дитя, тебе дома никогда не говорили, что нельзя разговаривать с набитым ртом?
Ну, этот камешек в наш с тобой огород, бабушка. Ой, бабуся, если бы ты знала, как мне было плохо в эту минуту! А ведь ты говорила мне перед моим уходом к тете Эльзе: «Смотри веди себя прилично в гостях». И не раз ты учила меня: «Не болтай за едой. Сперва прожуй, а то ни слова понять нельзя».
Но в пылу разговора я обо всем забыла! Я снова извинилась, но уже без улыбки. Бутерброд застрял у меня в горле. Тетя Эльза предложила мне печенье. Оно выглядело аппетитно, но я не посмела взять, не зная, как с ним обходиться. Так как рот у меня был полон, я в ответ лишь покачала головой.
Но с другого конца стола уже донеслось:
– Милое дитя, разве ты немая? Только немым разрешается трясти головой. А воспитанные молодые девушки (!) отвечают вежливо: «Спасибо, не хочу».
Боже мой, если от хорошего воспитания становятся такими язвами, пусть оставит его себе! Что же мне было делать, выплюнуть бутерброд или как? Я проглотила кусок, стараясь удержаться от слез. Тетя Эльза, кажется, догадалась о моих мучениях и сказала матери:
– Мамочка, может быть, мы оставим в покое нашу маленькую гостью, пока она к нам не привыкнет?
– Зачем? Опять твои идеи о современном воспитании. Извини меня, но, по-моему, чем раньше человек усвоит хорошие манеры, тем лучше. –Она насмешливо пожала плечами. – Впрочем, нынче хорошее воспитание никому не нужно.
– Что ты, мамочка! Хорошее воспитание всегда нужно. Тем более в наше время, когда подрастает новая молодеждь, не похожая на прежнюю. Я только подумала, что излишней строгостью можно отпугнуть ребенка.
– Неужели нынешняя молодежь такая нежная, что ее пугают добрые советы? Оставь! В жизни все не так, как в твоих книгах. Мало ты знаешь жизнь! Счастье, что у тебя у самой нет детей. Ты их непременно испортила бы.
– Зато у меня есть ты, – улыбнулась тетя Эльза.
Но на этот раз я заметила, насколько различной бывает улыбка у одного и того же человека. В улыбке тети Эльзы едва заметно проглянула глубокая горечь.
– Что ты хочешь этим сказать?
Мне стало как-то неловко. Я и боялась, и отчасти надеялась, что тетя Эльза перестанет улыбаться и даст волю этой горечи (я бы так и сделала), но она лишь тихо вздохнула и сказала:
– Я хочу сказать только то, что ты и моих детей воспитала бы так же хорошо, как воспитала многих других, в том числе меня и Эдмонда.
Мать тети Эльзы смягчилась. Она победила. И сказала уже менее воинственно:
– Какая я теперь воспитательница? Годы не те. Но скажу тебе одно: я бы беспощадно искоренила дух противоречия и самонадеянности, который царит теперь среди молодежи.
– Ты права, у молодежи теперь мало пиэтета (Что это за штука? Надо будет непременно обзавестись им!), – подтвердила тетя Эльза, но при этом – я хорошо заметила – уголком глаза подмигнула мне.
Они еще некоторое время обсуждали вопросы воспитания, и это был очень умный разговор, но я далеко не все поняла, потому что там встречалось еще много таких слов, как этот «пиэтет». По правде сказать, мне даже стало скучно.
Наконец мать тети Эльзы встала, чтобы, как она сказала, пойти развлечь бедного папу. Но сперва она подошла ко мне, взяла за подбородок и, поглядев в глаза, сказала, скрывая во взгляде едва заметную смешинку (теперь она была очень похожа на тетю Эльзу):
– Ну что, современное дитя? Мало вас обучали хорошим манерам?
Я дернула подбородком:
– Да, меня мало учили.
– Вот видишь! Ты девочка рассудительная и вовсе не такая принцесса на горошине, как думает наша Эльза.
Я тоже улыбнулась. Мы пожелали друг другу спокойной ночи, после чего меня пригласили заходить и впредь «в школу хороших манер».
Когда она ушла, тетя Эльза вздохнула:
– Таковы эти старики! Упрямы, как дети, и с ними иногда тяжело. Моя мать всю жизнь была учительницей. Она строга и очень требовательна. Требовательна прежде всего к себе самой. Ее очень уважали. Но возраст дает себя знать. Она принимается учить каждого, кто попадается ей на глаза. Не нужно сердиться на нее. Запомни, Кадри, со стариками часто так: они даже иногда говорят обидные вещи, но в душе хотят нам только добра...
И правда! Это совсем как с моей бабушкой.
Но тетя Эльза понимает каждого человека. Она такая добрая! А я еще не умею разбираться в людях, не умею ценить их по достоинству, и мне еще долго придется этому учиться.
Я стала собираться домой. Тетя Эльза проводила меня в переднюю и даже помогла одеться. Когда она завязывала шарф, мне вспомнилась история с шеей, и я опять, как и в тот раз, покраснела, хоть и знала, что сегодня я вся чистая, а шея особенно. Присев на корточки, тетя Эльза, смеясь, заглянула в мои опущенные глаза. Я этого не ожидала и тоже улыбнулась ей.