Тем временем под горкой еще раз проскрипел мосток, и толпа добавилась.
Так как водоразборная будка не работала больше года, а улица упиралась в забор и дома стояли редко, на одной стороне, людей здесь можно было видеть лишь утром и вечером, когда они шли на работу или с работы.
Место это было тихое, глухое, а ночью и небезопасное.
Иван читал по-прежнему, негромко и ровно и, наконец, умолк.
— Ш-ш-ш... — предостерегающе прошипел кто-то, и казак снова услышал тот же негромкий голос:
— Прошедшей ночью в Городищах получены два номера «Правды».
Казак ворохнулся: таких слов в Приговоре, не было.
— В свое время, — читал голос, — «Правда» писала:
...двенадцать месяцев черное пятно, покрывшее карту мира, борется с красным островом России, пытаясь поглотить его... Но вот заколебалась черная туча над Германией, Австрией, Балканами...
Пальцы казака, привычно игравшие кожаной кисточкой эфеса, мгновенно замерли: что, что?
— Еще полгода, и красное пятно залило Украину, проникло в Венгрию, Баварию, охватывает Турцию, Египет...[4]
— Тих-ха! — Казак дернулся и вскочил. — Прекратить чтение!
Узкое рубящее лицо нацелено на толпу. С опущенной руки свисла до земли гадюка-нагайка.
Шагнул раз, другой и остановился. Что это? Голос у приговора продолжает читать спокойно, уверенно, будто и не было его приказания.
— Не везде утвердилась Советская власть, но маленькая республика Бела Куна в Венгрии живет и борется.
— Тих-ха!
— Посланные туда для усмирения французские колониальные войска генерала Пелле переходят на сторону восставших. Да здравствует мировая революция![5]
— Молчать, банда! — Быстрыми шагами через толпу к обшиве и, обернувшись, срывающимся голосом: — Откуда слова? Требую объяснить, откуда читаные слова?!
Парнишка в кургузом пиджачке глядит в лица товарищей. В одно, другое. И простодушно, открыто:
— С вашего разрешения, господин казак.
— Как отвечаешь, болван! С какого это моего разрешения?
— Читаем вот, что наклеено, с вашего разрешения. Сначала одну бумагу, потом другую.
Казак оглянулся за спину. На будке рядом с нашлепкой приговора краснел большой, аккуратно наклеенный лист с типографской печатью двумя колонками: «Товарищи! Прошедшей ночью в Городищах получены...»
— Кто налепил? Кто?
Парнишка снова обежал глазами лица товарищей, для чего-то глянул себе под ноги, насмешливо хмыкнул и повернулся, чтобы отойти в сторону.
— Ты! Ботало! — сцапал его казак за грудь. — Кто, спрашиваю?
— Кто же, кроме тебя, господин казак. У тебя мазилка, у тебя власть.
— Я?!
Казак отпрянул. Разъятые яростью голые красные веки глянули по-совиному: кругло и бесчувственно. Качнулся к шашке, и она с тонким посвистом взлетела в воздух. Но тут же почувствовал, что рука его пуста, беспомощна, а ворот гимнастерки тесен и жесток, как удавка.
— Вы что это? Бунт? Убийство? — и закашлялся, давясь собственным языком.
— Оставьте его, ребята! — сказал кто-то над его головой. — Шашку!
Клинок возник у казака перед глазами и с глухим коротким стуком упал в ножны.
— Иди!
Удавка отпустила казака, он поднял голову и увидел перед собой того, кого и ожидал увидеть: человека с косым, бугристым шрамом от виска через обе губы к подбородку. Казак знал, это деповский рабочий, литейщик, не то Кичигин, не то Чапыгин, по-уличному Земледав, прозванный так за манеру ходить по земле независимо, твердо, по-хозяйски.
— Только усвой, — сказал литейщик. — Получил ты не только шашку. Впрочем, без шашки тебя и свои шлепнули бы, как предателя. Покажите ему, ребята, «Правду». Вот, два номера. Будут станичники интересоваться, подтвердишь: есть в Городищах «Правда», сам видел. Видел и знаешь, что она пишет: революция в Венгрии, волнения на Балканах. И не вздумай фискалить: рука у нас длинная и верная! С кем водишься, с кем спишь — знаем, как про самих себя. Ну, топай!
Казак отделился от толпы и, пятясь, странным крадущимся движением стал удаляться в глухой переулок. Суженные красными вожжицами глаза сочили обиду, страх, затаенное бешенство. Правая его рука лежала на кобуре нагана, левая, свисавшая к земле, делала то же, что и глаза, — оглядывала, трогала каждый камушек. Он боялся упасть, боялся подвоха, выстрела. Кривоватые ноги ступали бесшумно и мягко, будто щупальца осьминога, готового к бегству и к нападению. Угадав сзади коня, медленно и тоже бесшумно отвел шашку за спину и, махнув в седло, лег, прилип, наматывая на кулак повод и поворачивая лошадь. Заражаясь нетерпением и страхом всадника, лошадь высеяла беспорядочную дробь и пошла каким-то нелепым брыкающим тропотом, забирая к заплоту и скача не грудью, а боком.