Ехал он в Городища — была явка, — и если бы не одна встреча на небольшой станции за Красноярском, был бы уже там.
Произошло это на путях ранним утром.
Григория остановил казачий офицер, без шашки, с двумя парабеллумами, картинно болтавшимися у самых колен на длинных узеньких ремешках из сыромяти. Вид у него был свирепый и комичный.
— Паспорт! — потребовал он, протягивая нетерпеливую руку. И в крике: — Пас-порт!
Григорий поставил на землю котелок с дымящимся кипятком — он возвращался в вагон — и полез за пазуху. Офицер поводил лупой над голубым двуглавием орла, над фотографией, глянул на Григория, снова в паспорт и — с той же гавкающей стремительностью:
— Кто таков?
Маленькое личико, сморщенное у подбородка крупными обезьяньими морщинами, вздрагивало от нетерпения.
— Содержатель заведения по ремонту велосипедов, — тщательно выговорил Григорий.
— Баста! — Офицер поднес к губам костяной свисток, и щелкающая сухая трель обдала Григория ознобом. — Не хотел бы оставлять дурного впечатления, — теперь он говорил в нос, манерно растягивая слова, — но ради блага России я расстреляю тебя немедля.
Было ясно, что эти слова — не экспромт, а заготовка, еще один парабеллум, носимый и применяемый с таким же постоянством, как и те два, что болтались у колен. Наблюдая, как немолодой толстый стражник бежит на свисток, Григорий достал из кармана удостоверение с настоящей печатью:
— Вот мои права!
— Сначала я тебя шлепну. — Офицер аккуратно сложил удостоверение и, не читая, спрятал в нагрудный карман. — Ну, а бумажку прочту в более подходящем месте. В клозете, скажем.
— Можно и в клозете. Только сделать вам это придется сейчас же.
— Видали его!
На скулах желтого личика проступил багрец и надвинулся на виски. Глаза стали пьяными.
— Стражник, ко мне!
Подбежавший к офицеру мешковатый стражник дышал тяжело, пытаясь подрагивающей рукой пристроить к ноге громоздкую винтовку Росса, но всякий раз попадал прикладом на ногу.
— С-слушаю, господин сотник!
— Отведешь этого мертвяка в полынь к засыпанному колодцу!
— С-слушаюсь, господин сотник!
— А вот я не слушаюсь, — сказал Григорий с мрачным презрительным вызовом. — Самоуправству не подчиняюсь и требую доставки меня к коменданту!
За спиной офицера он видел розоватые от низкого рассветного солнца рельсы, собиравшиеся у горизонта в один пучок, и двух бешено скачущих верховых, припавших к гривам черными маньчжурскими папахами, — красильниковцы не снимали своих устрашающих папах даже в летнее время. Над шедшим первым кровянел маленький флажок посыльного. Верховые скакали с чрезвычайными вестями! Поэтому резонно выкладывать свой главный козырь. Проверять некогда.
— Что еще? — спросил офицер.
— То, что я имею честь принадлежать к службе господина Зайчека[14]. Прочитайте удостоверение. Контора «Колесо» — это служба господина Зайчека. Как офицер, вы должны знать этот условный шифр.
— Что еще? — повторил офицер, оборачиваясь в сторону скачущих и поднимая руку. — Сто-оп, сто-оп!
Верховой с алым флажком спрыгнул на землю и, вычеканивая шаг, торопливо подвел коня к офицеру.
— Ваш конь, господин сотник!
— Вижу. — Откинул гриву, любовно похлопал по набрякшей по́том взмыленной холке. — Красные?
— Так точно, господин сотник. Штыков сорок и пулемет Шоша. Перевалили через путя у Громотухинской заимки.
— Догоним? Э, что за разговор!
Взлетев над седлом, сотник потянул на себя поводья, лошадь замотала головой, крутнулась.
— Ну, а с энтим-то чо? — махнул стражник рукой в сторону Григория.
Сотник безучастно глянул на стражника, потом на Григория и, кинув поводья, мгновенно расстегнул обе кобуры. Дважды над его головой сотряслись два зевластых горла.
— Объявляю тревогу! — крикнул он верховому с флажком. — Забрать все боеприпасы, фураж, боевое имущество. Жив-ва!
Надвинул коня на Григория, свесился с седла. Крупные морщины теснее собрались у подбородка. На губах — неопределенная улыбка.
— Благодари бога, нет времени разобраться, — заговорил он, рассовывая по кобурам парабеллумы. — Но пуля тебе отлита. И чтобы ей ничего не мешало, реквизирую обе фальшивки. Адью!