Бедная Аиша: смерть отца возбудила в ней всю её скорбь, и она оплакивает и отца, и дочь, и сыновей, и мужа. Какие же горькие слёзы она льёт! Я сама, испытавшая такую горечь от потери ребёнка когда-то давно, что казалось, моё сердце излило всю свою кровь, сегодня переношу ещё один удар, но уже из-за кончины моего господина. Моя жизнь, которая была полна им, теперь опустела. Из всех моих обязанностей осталась только одна — приготовить самой или собрать в Суккарийе и Каср аш-Шаук благотворительное угощение и раздать в память о нём. Вот и всё, что осталось мне.
Нет, сынок. Найди для себя в эти дни какое-то другое общество, помимо нашего грустного сборища, чтобы не заразиться этой инфекцией скорби… Почему ты так хмур?.. Грусть создана не для мужчин, ведь мужчина не может вынести одновременно и тяготы, и скорбь… Поднимись к себе в комнату и займись чтением или писанием, как ты обычно делаешь, или пойди к своим друзьям и проведи с ними вечер. С самого начала творения дорогие и близкие люди покидают своих родных, и если бы все отдались на милость скорби, на земле не осталось бы ни одной живой души…
Я не так уж опечалена, как ты полагаешь. Верующему не следует горевать. Если угодно будет Аллаху, мы поживём и забудем, ведь ушедшего дорогого нам человека нельзя догнать, если только того не захочет Аллах. Так я говорю ему и изо всех сил терплю и креплюсь. Но когда появляется Хадиджа — сердце всего нашего дома — и начинает лить слёзы — тут уже и я не выдерживаю и плачу.
Аиша рассказала мне, что видела отца во сне — он держал за руку Наиму, а другой рукой — Мухаммада, а Усман сидел у него на плечах. Он сказал ей, что у него всё хорошо, как и у них. Тогда она спросила его о том таинственном окне из света, которое видела на небесах, но потом оно навсегда исчезло. В его глазах был лишь упрёк, и он не произнёс ни слова в ответ. Затем она спросила меня о значении этого сна. Как же ты смутила свою мать, Аиша… Но я сказала ей, что хотя дорогой ей человек умер, он по-прежнему печётся о ней, и потому посетил её во сне, приведя её детей из рая, чтобы она могла увидеть их и успокоиться, не омрачая душевного равновесия, цепляясь за грусть. О, если бы Аиша вновь стала прежней, как и в те времена, хоть бы на часок! Если бы все те, кто окружает меня, перестали грустить, я бы посвятила себя целиком и полностью этой глубокой снедающей меня печали.
Я свела вместе Ясина и Камаля и сказала им: „Что нам делать с этими дорогими вещами, оставшимися от вашего отца?“ Ясин ответил: „Я возьму себе перстень, он подходит по размеру на мой палец. А тебе, Камаль, достанутся часы. А чётки — вам, мама…“. „А как же джуббы и кафтаны?…“ Я сразу же вспомнила про шейха Мутавалли Абдуссамада — единственное живое воспоминание о жизни дорогого нам человека. Ясин сказал: „Он всё равно, что покойник; впал в забытьё и нигде не имеет пристанища“. Камаль нахмурился и сказал: „Он не узнал отца!.. Забыл его имя и равнодушно отвернулся от похоронной процессии“. Я встревожилась: „Как странно! Когда же это случилось?.. Господин мой спрашивал меня о нём вплоть до своих последних дней, он всегда любил его, и видел-то всего раз или два с того времени, как тот посещал наш дом на свадьбе Наимы. Но Боже мой, где теперь Наима и всё наше прошлое?“ Затем Ясин предложил отдать одежду курьерам в его отделе и дворникам в школе Камаля, ведь больше всего этого заслуживают бедняки, которые помолятся о милосердии Божьем в его последнем пристанище. Зато дорогие моему сердцу чётки не покинут меня до тех пор, пока я сама не покину этот мир.
До чего же приятно посещать могилы, несмотря на скорбь, что они вызывают. Я не перестаю посещать их с тех пор, как туда перебрался мой дорогой мученик Фахми. После этого я даже стала считать то место одной из комнат в нашем доме, хотя кладбище и находится на окраине нашего квартала. Кладбище собирает нас всех воедино, как и кофейные посиделки в былые времена. Хадиджа рыдает, пока не исчерпает все силы. Затем мы призываем к тишине из уважения к чтению Корана. А потом они начинают разговаривать, а я радуюсь тому, что это утешает скорбь моих близких. Ридван, Абдуль Муним и Ахмад ведут долгие споры, и иногда к ним также присоединяется Карима. Камаля также иногда подбивает желание принять участие в их разговоре, что смягчает мрачную атмосферу места. Абдуль Муним расспрашивает о своём покойном дяде-мученике, и Ясин рассказывает ему о нём. Старинные события оживают вновь, возвращаются забытые воспоминания, и моё сердце трепещет, ибо я не знаю, как скрыть слёзы, подступающие к глазам.