— Вчера, когда я вышел из бара, напевая песенку, мне перегородил дорогу полицейский и предостерегающе закричал мне: «Эфенди!» Я спросил его: «Разве у меня нет права петь?» Он ответил: «После двенадцати ночи вопить во всё горло запрещено!» Я запротестовал: «Но я же пою!» И он резко сказал: «По закону пение и вопли одно и то же!» Я спросил: «А как же бомбы, которые взрываются после двенадцати ночи? Они не считаются за вопли и крики?» Он угрожающе предупредил: «По всей видимости, вы хотите провести ночь в полицейском участке?» Тогда я отошёл от него и сказал: «Нет уж, лучше я пойду спать домой!» Как мы можем быть цивилизованным народом, когда нами правят солдаты?! Дома тебя подстерегает жена, на работе в министерстве — начальник, и даже в могиле тебя ждут два ангела с дубинками…
Адвокат снова повторил:
— Давайте хоть немного насладимся пением…
Старик-пенсионер откашлялся и затянул:
Ещё узор из хны не высох на моих руках,
как благоверный мой взял ещё одну жену.
На другой день он привёл её домой
и огонь обжёг меня.
Вскоре все с диким энтузиазмом подхватили припев, и Ясина настолько обуял смех, что из глаз его даже потели слёзы…
49
Хадиджа часто ощущала себя одинокой. И хотя Ибрахим Шаукат — особенно после того, как его возраст стал приближаться к семидесяти годам — зимой стал проводить каждый день дома, он не мог рассеять её одиночества. Хлопоты по хозяйству не уменьшали этого чувства, даже больше — домашние заботы стали отнимать у неё меньше энергии и сил. Ей уже перевалило за сорок шесть, но она по-прежнему была бодрой, сильной и даже располнела. Хуже всего было то, что её обязанности как матери закончились тогда, когда обязанности тёщи, как казалось, ещё не начались и не начнутся. Одна из её невесток была её племянницей, а другая — работала, так что с ней она виделась только изредка и в особых случаях. С подавленным сердцем она беседовала с мужем, завернувшимся в плащ:
— Прошло больше года с момента их свадьбы, а мы так и не зажгли свечей для новорожденного!
Мужчина равнодушно пожал плечами без всяких комментариев, и она продолжала:
— Видимо, Абдуль Муним и Ахмад считают, что иметь потомство уже немодно, как и уважать родителей!
Муж с раздражением сказал:
— Успокойся. Они оба счастливы, и нам этого вполне достаточно.
Хадиджа резко спросила:
— Если невестка не беременеет и не рожает, то какая тогда от неё польза?
— Видимо, твои сыновья расходятся во мнениях с тобой по этому вопросу!
— Они во всём разошлись со мной во мнениях. Все мои усилия и надежды были напрасны…
— Тебе грустно, что ты ещё не стала бабушкой?
Она ответила ещё более резко:
— Мне грустно за них, а не за себя!
— Абдуль Муним водил Кариму ко врачу, и тот предвещал, что всё будет хорошо…
— Бедный так много потратил, а в будущем потратит ещё больше. Сегодняшние невесты стали слишком дороги, как томаты и мясо!
Мужчина засмеялся, не комментируя её слова, и она продолжила:
— А что касается другой, то я прошу Божьей помощи с ней у нашего святого Мутавалли.
— Признайся, что язык у неё словно сотовый мёд!
— Это всё хитрости и плутовство. Чего ещё ожидать от дочери типографского рабочего?
— Побойся Аллаха, шейхиня!
— Интересно, когда наш «профессор» поведёт её ко врачу?
— Они оба отказываются идти!
— Разумеется. Она же работает. Откуда у неё время для беременности и рождения детей?
— Они оба счастливы, и в том нет сомнений.
— Работающая женщина не может быть хорошей женой. И он узнает об этом, когда будет уже поздно…
— Он же мужчина, и это нисколько не повредит ему…
— Во всём нашем квартале нет ни одного молодого человека, который был бы такой же безнадёжной потерей, как мои сыновья!
Когда и характер, и политическая ориентация Абдуль Мунима выкристаллизовались, он зарекомендовал себя и как способный чиновник, и как активный член «Братьев-мусульман». Когда шефство над их филиалом в квартале Гамалийя было передано ему, он был назначен их советником по юридическим вопросам, вносил свою долю в редактирование их журнала и иногда даже читал проповеди в местных мечетях.
Он устроил в своей квартире место собраний, где братья проводили всю ночь во главе со своим шейхом Али Аль-Мануфи. Молодой человек был особо ревностным и всегда искренне готовым отдать все свои силы, деньги и интеллект призыву к исламу. Как выражался его наставник, это был призыв, поддерживающий традиции предков, суннитским путём, суфийской истиной, политической группой, спортивной ассоциацией, научно-культурной лигой, экономической компанией и социальной мыслью. Шейх Али Аль-Мануфи также говорил: