Выбрать главу

— Чего натворили-то, гуси безголовые! — раздался в дверях грозный голос шаманки. — Вы-то уйдёте за перевал, а воины терия Вердена снова вернутся в деревню! Вырежут в отместку детей и женщин! Уносите трупы, бросьте в ущелье! Кровь засыпайте песком, чтобы никто не знал, где они сгинули!

Она вошла в аил с кожаным мешком и стала сыпать на пол песок.

Майа захлопотала, собирая детям припасы в дорогу. Под нарами нашлись, завешанные шкурами сундуки. В них — сухая колбаса, мешочки с чем-то сыпучим.

Я сглотнул слюну: теперь мне ещё и есть захотелось. Да проснусь я уже или нет!

Зажмурился, потряс головой и… застонал от боли. Я всё время забывал, что лежу раненый и двигаться мне никак.

Выругался сквозь зубы. Шёпотом, чтобы «не привлекать внимания санитаров».

Особенно сильно болела грудь: слева, там, где должно бы быть сердце. Но его стук я слышал в ушах, если сильно дёргался — значит, по рёбрам прошло. Осколок? Ещё оттуда? До сна?

Ойгон тоже вернулся в аил. Теперь он отнимал у матери припасы и снова совал в сундук, приговаривая:

— Всё у нас есть, мама. А чего нету — охотой добудем. Сумеем найти путь через перевал — вернёмся за вами. Если что — уходите в горы, прячьтесь там. Сурлан уводит своих. И Байсур.

— Я останусь в деревне, — отрезала Майа. — Ему нужен уход. — Она кивнула на меня.

— Зачем тебе одержимый? — нахмурился Ойгон.

— Он не одержимый! — пристыдила брата шаманка. — Говорящие с духами нижнего мира всегда могут вернуться в мир средний.

— Найманы терия Вердена не верят, что душа может покинуть владения нижнего бога. — Ойгон увязывал в мешок немногие вещи, что согласился принять у матери. — Если кто-то из воинов теряет свой разум — он теряет и жизнь. Найманы вернутся и убьют его. Они даже своих раненых добивают, если нет надежды снова поставить их в строй.

— Не убьют. — Шаманка разогнулась, высыпав весь песок. — Крови вы сегодня пролили довольно для большого камлания. Нижний бог сыт. Ночью я сама пойду за его душой в нижний мир. От ран он уже не умрёт, и духи его сегодня меньше мучают. Смотри, как глядит? Будто уже узнаёт нас, людей. Отличает от слуг нижнего бога.

— А что за раны на нём?

— От меча и когтей, словно дикие барсы терзали тело.

— Барс не будет рвать человека когтями, — покачал головой Темир.

Но Ойгон не стал спорить с шаманкой. Он снял со стены кожу, покрытую рисунками кошек и непонятными значками. Подошёл ко мне.

— Если хочешь уцелеть — смотри сюда, — сказал он, тыча мне в лицо эту кожу. — Вот наша кость* — Белый Барс. Для чужих — ты теперь Кай, мой младший брат, что за перевал ушёл. Кай из рода Белого Барса, красная кость, запомнил?

Я кивнул против воли.

— Видишь? — сказала Майа. — Не такой уж он одержимый! Духи уже отпускают его!

— Ну ещё бы я был здесь сумасшедший! — вырвалось у меня. — Кина бы не было!

Ойгон отшатнулся и выхватил меч.

* * *

*Кость — здесь обозначает род.

Глава 4

Кто я?

Изумление Ойгона было велико, но всё-таки меньше моего собственного. Ведь я не узнал своего голоса.

Это не я говорил сейчас, а какой-то мальчик. Даже не я лет в десять или двенадцать, а кто-то совершенно иной. С другим тембром и манерой разговаривать.

«Гоблин, — подумал я. — Переозвучка». Но смеяться не захотелось.

Оба брата, шаманка и Майа — уставились на меня, как на заговорившее полено.

Хотелось брякнуть им что-нибудь вроде: «В каморке папы Карло у камина…». Уставились, понимаешь.

Так значит, это не сон был про зал с колоннами? Или я всё ещё сплю?

Но этого же не может быть, чтобы сон во сне? Или может? Что же я Фрейда не читал, дубина с глазами?

Откашлялся тихонько, и боль в груди напомнила: проснуться-то не могу.

— Ты из кочевников? — спросил вдруг Темир. Он был тут самым младшим и не побоялся показаться глупым. — Кина — это же собака по-вашему? Ты собаку зовёшь, да?

Ойгон отодвинул брата, шагнул ко мне, не выпуская из рук меч.

— Кто ты такой? — спросил он грозно. — Отвечай: ты злой дух, вселившийся в тело человека?

— Почему сразу дух? — удивился я.

— Потому что ты говорил с духами! А теперь говоришь с нами так, будто бессмертный! — Он наставил на меня меч. — Человек бы боялся железа!

— А дух? — спросил я.

Бояться я его точно не собирался. Какой смысл? Я всё равно или мёртв, или сплю.

Ойгон нерешительно оглянулся на шаманку, но та не ответила, уставившись в стену над моей головой. Глаза у неё были дикие.