— Хватит, — сказал он, когда бьющаяся в попытках высвободиться Кайа, начала явно терять сознание.
Раздался мой долгий, громкий и хриплый вдох, затем еще один и еще. Перед глазами все «плыло», а грудь и бронхи разрывало от мучительной боли… но я жив, я все еще жив…
Я закашлялся.
Затем снова, но уже от того, что слюна попала «не в то горло», было бы очень обидно умереть, захлебнувшись слюной.
Слюни… они были размазаны, той резиновой хреновиной, которой меня душили, по всему моему лицу, вместе с соплями, слезами и, кажется, кровью.
Уверен, что милое личико Кайи, в данный момент, утратило большую часть своей привлекательности и очарования.
Хотя, по правде говоря, на свой внешний вид, прямо сейчас, мне было абсолютно наплевать.
Руки… руки скованы за спиной, не могу ни высморкать, ни стереть с лица все то, что по нему размазано.
Все-равно!
Просто выдул из носа все то, чем он был забит…
Получилось не очень и новая порция соплей оказалась на моем лице.
Все-равно… Меня бьет, крупной дрожью, озноб.
— Что случилось? Юному чудовищу больше не хочется улыбаться и дерзить? Я тебя внимательно слушаю, скажи мне, кто тебя надоумил и кто тебе помог? — спросил, смотревший на меня, с отвращением, «добрый дядюшка».
— Улллыыыббббаааться, даааа, — произнес я, заикаясь из-за бившей меня дрожи.
И, после нового приступа кашля, криво улыбнувшись мучителю, запел:
— От улыбки, — у меня зуб на зуб не попадал, — станет всем светлей и слону…
Я на мгновение затих, сглатывая.
— И даже маленькой улитке…
— Хватит нести чушь, — сквозь зубы зашипел «дядюшка», ударив ладонью по столу.
Я, от испуга, дернулся всем телом назад и замолчал.
— Говори, тварь… — зашипел он.
— Кто виновен в самоубийстве вашей племянницы? — пытаясь справится с дикой дрожью, спросил я.
— Ну, говори!
Я засмеялся, слегка истерично… Надо успокоится, хоть немного… Надо вернуть спокойствие… надо…
Как ни странно, но у меня это почти получилось…
— Хотите знать, — сказал я с подрагивающей улыбочкой, — кто виновен в гибели Лизы… я скажу… я скажу… Но, боюсь, вам не понравится то, что я скажу.
«Добрый дядюшка» сделал «очень страшное лицо», а я продолжил:
— В нашем Пансионе, любая Воспитанница могла это сделать! Это насколько надо было быть безрассудными, чтобы устраивать подобное в стенах этого заведения?! Здесь все друг за другом подглядывают, обо всем сплетничают…
По лицу «дядюшки» было видно, что он был готов отдать, стоявшему позади меня, распоряжение…
— Но «кто это сделал?» — это неправильный вопрос, неправильный, да, — покашливая, продолжил я, — нужно спрашивать о другом…
— О чем? — прервал меня «дядюшка».
— О том, почему ваша племянница, вместо того, чтобы бежать «под крыло» своего дяди и прятаться от последствий произошедшего там — предпочла залезть в петлю?
Я смотрел на него, мне удалось полностью восстановить контроль над выражением лица и внешними эмоциями, он — на меня.
— Я Вам отвечу — она Вас боялась, — сделав паузу, продолжил, — боялась больше смерти! Боялась, а не любила.
Этот тип, потихоньку, от моих слов, приходил в бешенство.
— Наверное, вы считаете, что если напугать меня до мокрых трусиков или даже убить… Думаете, я Вас боюсь? — спросил я, хотя, само собой, я его опасался, еще как!
— Нет, не боюсь, хотя колени мои и трясутся! Хотите знать, почему?
— Почему? — спросил тот, поглядев на часы.
И тут нас прервали, в помещение, со стуком, вошел мужик, в той же форме, что и остальные контрразведчики, дойдя быстрым шагом до «дядюшки», он тихо зашептал, что именно — слышно было плохо, но я точно расслышал: «ВЭМ» и «не обнаружено».
Стало быть, этот тип пришел доложить командованию, в лице «дядюшки», о результатах поиска доказательств в моем ВЭМе и видеофоне.
Сообщив все, что должен был, вышел вон, а «дядя» уставился на меня вновь.
— Потому, что в будущем меня не ждет ничего хорошего! — изобразив на лице злость, ответил ему, продолжая наш прерванный разговор, — я совершила серьезный, с точки зрения моей Семьи, проступок. И знаете, как поступила моя Семья после того, как меня выписали из больницы? Они заперли меня, на веки вечные, в «сумасшедшем доме»!
Я взял паузу, чтобы отдышаться, а на мое лицо вернулась улыбка.
— Но, к счастью или сожалению, они передумали, — продолжил я затем, — но лишь для того, чтобы отдать меня, будто какую-то ненужную вещь, на забаву садисту!
Воцарилось недолгое молчание.
— Вы думаете, что напугаете меня смертью от вашей, фигурально выражаясь, пули? Нет, — я отрицательно покачал головой, — лично для меня, гораздо худшая участь — постоянно подвергаться истязаниям подонка, к которому, в скором времени, меня отправят в качестве, как там это называется? Зарегистрированной любовницы, да? Знаете, перед тем, как забрать меня из «дурдома», моя бабушка мне сказала, если я все правильно помню, что в «прекрасные» времена ее молодости, такую девушку, как я, которая, с ее слов, столь сильно опозорила свою Семью — убили бы! При чем собственные родные! Вот и Ваша племянница решила, видимо, что уж лучше в петлю! Или, быть может, вы бы с ней обошлись иначе?