По мнению Кроукера, Маргарита была права.
— Вот в этом все и дело. Что сделал Доминик Гольдони такого, что его понадобилось убивать? — Он внимательно следил за ее реакцией, так, как если бы она была ротвейлером, приготовившимся к нападению. — Он привез из Куинса свою любовницу по имени Джинни, или, точнее, Вирджиния Моррис, чтобы быть с ней там, куда укрыли его люди из ФПЗС, — продолжал Кроукер.
Маргарита опустила голову. Медленно, одну за другой, она вытирала слезинки с фотографий умершего брата.
— Джинни была также убита вместе с ним.
Маргарита резко вскинула голову, так что даже был слышен хруст ее шейных позвонков.
— Я здесь потому, что пытаюсь выяснить, что заставило Доминика нарушить правила ФПЗС. Моя версия — он хотел прекратить связь с Джинни, а она была против этого. И в этой щекотливой для него ситуации, я думаю, он обратился к кому-то, вероятно к вашему мужу, чтобы он помог ему разрешить возникшую проблему. И может быть, именно это и послужило причиной его гибели. Кто-то проследил за ним и обнаружил, где он скрывается.
— Тони вам не поможет. Он не помог бы даже полицейскому-калеке перейти через улицу.
— А вы знали Джинни?
— Что?
Нечто в словах Маргариты или же в тоне, каким она их произносила, вызвало в сознании Кроукера мысль о том, что она и ее брат были очень близки друг к другу.
— Вы должны были знать, что ваш брат «шалил» на стороне, ведь он очень доверял вам, — сказал он.
Она резко поднялась, так что фотографии соскользнули на землю. Кроукер нагнулся, собрал их, вложил обратно в конверт и поспешил догнать ее.
— Послушайте, может быть, все и не так... — продолжил он, поравнявшись с ней. — Эти сицилийские штучки. Женщины и дела никогда не смешиваются.
— Сексуальные склонности Дома не имеют ничего общего с бизнесом, — резко бросила она. — Кроме того, семейство Гольдони не состоит из сицилийцев, чего я не могу сказать о своем муже. Наша семья родом из Венеции.
— Но вы и ваш брат наполовину сицилийцы.
— Его мать, но не моя.
Ротвейлер бросился в сторону так быстро, что чуть не свалил с ног державшего цепь молодчика. Потом он остановился, расставив задние лапы. В передних он держал небольшого зверька — бурундучка или, вероятнее, полевую мышь. Ротвейлер начал его жадно пожирать. Послышался негромкий, но явственный хруст разгрызаемого черепа зверька. Маргарита стояла и смотрела на это зрелище без особого волнения или отвращения, просто с любопытством. Такое же выражение было у нее и тогда, когда она увидела Кроукера.
— Итак, вы знали Джинни Моррис, — заключил он.
— Я этого не говорила. — Она посмотрела вокруг себя, как если бы в этой так надежно охраняемой усадьбе ее мог кто-либо подслушивать. — Однако и в самом деле я ее знала. Я знала всех его любовниц. Я была единственным человеком, которому он мог довериться полностью.
— Тогда вы знаете, куда ФПЗС поместила вашего брата?
— Нет. Я только подготовила Джинни к переезду. Остальное все Дом делал сам.
— Боже милостивый! — Кроукер понял, почему она плакала над фотографиями, — она помогла своему брату нарушить правила ФПЗС, а за это нарушение он и был убит.
— Доминик был... необычный во многих отношениях, — произнесла Маргарита. — Что же касается его любви к женщинам, то он был подобен Джону Кеннеди — он просто не мог удержать себя. Кажется, существует медицинский термин того, чем страдали они оба, это «сатириаз».
— Вы имеете в виду, что ваш брат был болезненно-сексуален?
— Я уже слышала подобные высказывания раньше, — заявила она, наблюдая, как ротвейлер наконец расправился со своей жертвой. Затем она повернулась к Лью и произнесла с холодным выражением лица: — Вы находитесь сейчас здесь как мой гость, детектив, и я прошу вас в будущем с уважением относиться к памяти моего брата.
Кроукер собирался вновь прибегнуть к шоку, как средству вызвать непроизвольную реакцию с ее стороны. Когда он впервые подъехал сюда, он был готов отнестись к ней как к простому экспонату итальянской магазинной витрины. Но она оказалась совсем не такой простой. Теперь он начал понимать, что его основные представления об этой тройке — Доминике, Тоня и Маргарите — были, пожалуй, совершенно неосновательны.
Он предполагал, что парни остаются парнями, и поэтому доверенным лицом Доминика Гольдони должен был быть Тони де Камилло. С первого взгляда такой типичный сценарий был логичен — именно Тони был выбран Домом в качестве своего преемника. Но чем больше Кроукер говорил с Маргаритой, тем больше убеждался в том, что на самом деле эти двое мужчин никогда не были близки друг другу. Теперь его преследовал другой вопрос: если Доминик посвящал Маргариту в свои амурные дела, доверял ли он ей что-либо еще?
— Я жил один слишком долго. Наверное, мои манеры стали совсем не те, что были прежде.
— Вы имеете в виду жизнь детектива на улицах Нью-Йорка?
Услышав это, он не мог удержаться от смеха.
— Я понимаю ваш намек, миссис де Камилло. Приношу свои извинения. Но я хотел бы, чтобы вы назвали меня Лью, «детектив» звучит так...
— Формально?
Он снова засмеялся, почувствовав удовольствие от пребывания в ее компании.
Маргарита повернулась к нему:
— В самом деле, почему бы мне не называть вас Лью, а вы могли бы называть меня Маргаритой.
— Превосходно.
— Я голодна. Давайте перекусим чего-нибудь.
Она пригласила его в свой двухместный «лексус». Всю дорогу за ними вплотную следовал «форд таурус». Кроукер посматривал в зеркало заднего обзора, надеясь убедиться, что молодчики оставили дома ротвейлера.
Маргарита вела машину быстро и очень профессионально. Ей были известны все места, где стояли на боковых дорожках и площадках для мелкого ремонта полицейские патрули, готовые в любой момент перехватить машины, превышающие установленную скорость. Через десять минут они остановились у одного из тех придорожных ресторанов с фасадом, сделанным под каменный и покрашенным золотой краской, в которых вам подают громадное меню на шести страницах и еду, которая, по-видимому, готовится на какой-то крупной центральной кухне, обслуживающей все подобные заведения в Куинсе и на Лонг-Айленде.
Хозяин заведения, человек со смуглой кожей, который мог быть родом практически из любой средиземноморской страны, подошел к ним сразу, как только они вошли в покрытую бирюзовым пластиком громадную кабину, где могли разместиться полдюжины крупногабаритных взрослых персон.
— Добрый день, миссис Д., — произнес он почтительно. — Что подать вам сегодня?
— Закажите пасту[28], — обратилась Маргарита к Кроукеру, не открывая меню. — Это единственное блюдо, которое готовится здесь.
— И бутылку «Валполицеллы» за счет ресторана, — просиял хозяин и поспешно удалился.
Они ели пасту «алио'олио» с горячим итальянским хлебом с хрустящей корочкой. Маргарита положила в свою тарелку горсть молотого красного перца. Кроукер был в Марко-Айленде так давно, что уже забыл вкус действительно хорошей пасты.
Большую часть вина выпила Маргарита.
— Почему вы все-таки позволили мне быть вашим гостем? — поинтересовался Кроукер во время еды.
— Из любопытства, — ответила Маргарита прямо, в присущей ей манере, обезоруживающей ее собеседников. — Когда вы приехали, вы были в моих глазах просто еще одним полицейским, посланным сюда, чтобы причинить нам горе. Но потом я поговорила с вами и поняла, что мои представления о вас совершенно ложны. Я придерживалась стереотипов.
Кроукер рассмеялся.
— Именно так произошло и со мной. Я думал, что, будучи женой Тони Д., вы знаете... — Он внезапно замолчал, смутившись.
— У сицилийцев есть поговорка, Лью. Согласно ей, женщины предназначены для того, чтобы убирать, готовить пищу и производить детей, предпочтительно мальчиков, каждые два года. Я не сицилийка и не соответствую ни одному из этих параметров.
— Однако Тони, будучи сицилийцем, женился на вас?
Маргарита стерла масло с уголков рта.