- Что ж у меня там лечить? У меня там и не за что зацепиться.
Люся вздохнула. Муха, сидевшая у нее на щеки, взмахнула и, немного отлетев, опустилась на подушку.
- Вы так не говорите, баба Люся! Они всех должны лечить, а не отмахиваться.
Голос у Леночки был строгий. Впрочем, она со всеми говорила строго. И совершенно не умела шутить.
- Учились они на это. Вы вот что, баба Люся, мне… в общем, того… ну, бежать надо. Забегу вечером. Юльку направлю. Там что сварить, купить там. Кушать-то хотите?
Она посмотрела на Люсю, как строгий учитель смотрит на провинившегося ученика.
- Не хочу ничего, милая!
- Вы это мне бросьте «не хочу»! Кушать надо. Ладно побегу я! Некогда мне! В совет надо!
Леночка положила зеркальце в сумочку и хлопнула замком. Еще раз строго посмотрела на Люсю.
- Леночка! Это… батюшку мне надо!
- Что еще за батюшку? – удивилась Леночка. Сама она ни в кого не верила: ни в Бога, ни в черта.
- Хочу исповедаться.
- Попа? Да?
- Ну да! Ну да!
Люся вытащила руки из-под одеяла и сложила их на животе. И снова улыбнулась.
- У нас же его нет.
- Так, может, из Чернореченска? Там же церковь и батюшка службы исполняет, исповедовать, значит, должен.
- Ну, я это узнаю. Позвоню, узнаю.
- Позвони, милая! Позвони! Только побыстрей! Недолго мне уж осталось.
Люся пошевелила пальцами. Леночка с недоумением поглядела на ее руки. Зачем она это делает?
- Ну, ладно!
Леночка шагнула к порогу, но остановилась, не дойдя, и, повернувшись, посмотрела на Люсю удивленно:
- Баба Люся! Исповедоваться – это как? Чего это?
- Ну, это, милая, в грехах покаяться, обо всем рассказать без утайки, чтобы чистой перед Боженькой предстать.
- В грехах, значит?
Щека у Леночки дернулась. Она повернулась и шагнула за порог, наклонив голову.
Люся закрыла глаза. Слова, что она говорила, отняли у нее последние силы. И сейчас она даже не могла пошевелить пальцем. Она закрыла глаза и тут же погрузилась в небытие. Она лежала, ничего не чувствуя и не желая ничего чувствовать. Всё ей в этой жизни было уже чуждо. Она знала, что вскоре перед ней распахнутся двери вечности.
Вдруг широко распахнула глаза, нижняя челюсть ее выдвинулась, она раскрыла беззубый рот и прошептала:
- Ты? Вот и дождалась! Я знала, что ты придешь.
Люся беззвучно засмеялась.
Тот кивнул ей.
- Ну, и добре! И правильно! И так чей-то чужой век проживаю. Вот и дождалась, значит.
Он кивнул.
- А я исповедаться хотела. Вот успею ли только дождаться батюшку. Он же в Чернореченске. Что ж ты молчишь? Нешто не знаешь? Догадалась! А куда ж мне с грехами? Черти в ад потащат, бросят в котел со смолой, и всю жизнь мне там вариться. Раньше надо было думать. Я-то думала и раньше. Но это ж в Чернореченск надо ехать. А какой с меня ездок. В автобусе утрясет, я и шагу потом не ступлю. Я уже и забыла, когда на автобусе энтом ездила. Помню, что трясет – упаси Боже! Так подкинет, так мотанет, что чуть голова не отрывается. Не люблю я энтих автобусов.
Замолчала, потом улыбнулась, поглядела на архангела и кивнула головой, приглашая его начать то, для чего он к ней теперь явился. «Вот, мол, я готова. Ну, уж давай!» Архангел замялся, огляделся по сторонам и проговорил:
- Не было еще таких претендентов. Хотя всё бывает впервые. Ну, что ж… раз я тут…Опять же, вроде нигде и никто не запрещал. А то, что не запрещено, то разрешено. Это основной постулат и краеугольный камень. Ой! Что-то я витиевато выражаюсь! Ну, давай уж, горе ты мое луковое!
- Спасибо тебе! Ну охо-хо! С чего же начать? По заповедям, наверно, и пойду, чтобы не сбиться. Ну, не по всем заповедям согрешила. Ложных клятв вроде бы никому не давала. Имя Господне не поминала всуе. Хотя разве всего упомнишь! Жизнь-то вон какая длиннющая была!
- Ты сразу к делу переходи. Вот вроде ангельский чин, а времени всё равно нет. Всё бегом, давай-давай! А вот так, чтобы посидеть рядком да поговорить ладком, излить душу… Эх-хе-хе-хе!
Люся замялась. Потом выдавила из себя:
- Прелюбодеяние…
Она отвела глаза в сторону. Щечки ее покраснели. На лбу образовалась капелька пота.
Вздохнул архангел, прислонился к печке, постучал пальцами по коленкам, потом выпрямился, взглянул на Люсю, которая упорно отводила взгляд. Стыдно ей было невероятно! Крылья архангела уперлись в пол, он их раздвинул в стороны. Так было сидеть удобней.